Анатолий Чехов - Чёрный беркут

— Ну, Ёшка, проклянешь тот день, когда тронул меня! Кровавыми слезами заплачешь...

Кайманов дословно перевел коменданту его слова.

В дровах нашли несколько бязевых мешочков, как видно сделанных из мужского белья, с одной стороны зашитых, с другой — завязанных тесемками. В каждом — около килограмма опия. Мешочки были сложены на плотно утрамбованной земле. Видно было, что трамбовали совсем недавно.

— Копайте здесь, — приказал Карачун красноармейцам. Через некоторое время из ямы извлекли замотанные в мешковину два небольших ящика с заплечными ремнями. Карачун приоткрыл один из них. Тускло блеснула металлическая панель с тонкими стрелками на круглых приборах.

— Радиостанция? Кому? — обернувшись к неподвижно сидевшему у стены Сеиду-ага, спросил комендант.

— Твой Кара-Куш знает, — криво усмехаясь, ответил старик.

— Говорит, что я знаю, — перевел Яков.

— Мордовцеву? — Федор вскинул брови. — А почему ты об этом должен знать?..

То ли от усталости, то ли от нового приступа малярии Яков почувствовал себя совсем плохо. Придерживаясь за стенку дувала, он побрел в сторону от двора, в котором все еще продолжался обыск. В глазах потемнело, тошнота хватала за горло, начиналась рвота. Добравшись до сарая соседнего двора, он прислонился лбом к стене, изо всех сил цепляясь скрюченными пальцами за низкую глинобитную крышу, боясь, что вот-вот свалится.

— Плохо тебе?

С трудом понял, что вслед за ним пришел Карачун.

— Пройдет...

Карачун помолчал, дожидаясь, пока Кайманов преодолеет слабость.

— Закончим здесь, поедем Флегонта брать, товарищ майор, — сказал наконец Яков, тяжело дыша, чувствуя острый запах овечьего хлева, трав и просушивавшегося неподалеку кизяка.

Где-то совсем рядом послышался детский голос:

— Яш-улы, а яш-улы, послушайте, что я вам скажу. Подойдите сюда.

Кайманов скосил глаза, увидел девочку лет десяти, выглядывавшую из виноградника. Карачун подошел.

— Яш-улы, кого вы ищете, там, где голубая калитка, — сказала девочка и тут же исчезла.

Кайманов перевел Карачуну ее слова. Усилием воли он преодолел слабость, оторвался наконец от спасительной крыши.

Карачун вернулся во двор Сеида-ага, позвал председателя аулсовета. Возвратился и Яков. Ему почему-то вспомнился вопрос Светланы, бывал ли он в театре? Подумал: «Здесь, в ауле Эрик-Кала, театр получился на славу. Только спектакль разыгран еще не до конца. Если девочка сказала правду, в доме с голубой калиткой — Шарапхан со своими дружками... Будут отстреливаться...»

Просторный двор обнесен высоким дувалом. Вход — единственная калитка, окрашенная в голубой цвет. В стене дувала пролом.

Уже стемнело, когда Карачун, Кайманов, председатель аулсовета и красноармейцы-пограничники Скрипченко и Ложкин подошли к голубой калитке.

— Скрипченко, на крышу кибитки! — распорядился Карачун. — Ложкин, к пролому!

Карачун, Кайманов и председатель аулсовета вошли во двор. В дальнем его углу — мазанка. Дверь заперта большим замком. Рядом сарай-кладовая. Тоже под замком.

У входной двустворчатой двери кибитки их встретила седая женщина.

— Пусть выйдет хозяин! — перевел ей Яков распоряжение Карачуна.

— Хозяина нет дома!

— Открывайте кибитку...

— Ключа нет, в кармане у хозяина.

— Значит, гости здесь, — вполголоса сказал Карачун. — Скрипченко, возьми под прицел вон ту мазанку! — крикнул он сидевшему на крыше пограничнику. — Пропустите нас, баджи.

Из-за спины старухи появилась девушка лет семнадцати.

— Ай, яш-улы, — певуче произнесла она. — Мужчинам заходить нельзя: в кибитке рожает женщина.

— Посмотрим, какие там роды, — сказал Яков и толкнул створку двери. Они вошли в кибитку, быстро огляделись: справа железная печка, в углу расстелена кошма. На кошме — здоровенный мужчина восточного типа в черном тельпеке, с черной бородой.

— Откуда?

— Иду из аула Ак-Су в город.

— Документы.

Незнакомец, не спуская глаз с вошедших, запустил руку под кошму, будто за документами. И вдруг мгновенно вскочил, с ножом в руке бросился на Карачуна. Комендант вовремя подставил ногу, Кайманов ударил бандита маузером по голове. Все произошло в доли секунды.

— Вяжите ему руки! — приказал Карачун председателю аулсовета.

— Вох! Вох! — запричитала, опускаясь на пол в углу комнаты, женщина, хозяйка кибитки.

Под подушками в углу — груда одеял. Яков отбросил в сторону одно, другое... Под одеялами вдруг что-то зашевелилось, из-под них неожиданно выскочил второй главарь, плотный, рыжебородый, голубоглазый.