Анатолий Чехов - Чёрный беркут

— Думал, Барат. Как раз об этом и думал, — остывая, сказал Яков. — Не знаю, надо ли было думать...

Себе же он признался, что о Барате и других друзьях, небезучастных к его судьбе, как раз и не подумал, когда с болью отрывал от своего сердца Светлану. А ведь с Баратом они еще и братья по крови, пролитой в одном бою...

Он знал, что поступил правильно, отказываясь от Светланы, но от этого ему было не легче.

Ранняя горная весна вступила в свои права. Каждой набухшей почкой она снова и снова напоминала Якову о последней встрече со Светланой.

Ожидая, пока Барат, Мамед и Савалан погрузят на ишаков и верблюдов очередную партию дров, Кайманов и Рамазан отдыхали у входа в гавах, греясь под весенним солнцем, затем спустились с караваном в долину, сдали дрова возчикам.

Март выдался теплым. Уже цвели вишни, инжир и миндаль, белой и розоватой пеной опоясывая склоны гор. Всюду на горных плато и в долинах расстилался зеленый ковер трав.

Кому-кому, а Якову с детства было известно, что весна в горах — не только время цветения, но и время наиболее ядовитых укусов. Но никакие фаланги и скорпионы не могли бы так отравить его, как был он отравлен теперь ядом неверия, все больше проникавшим в его кровь.

Сколько уже разослал он писем о себе и Лозовом, но до сих пор ничего не изменилось в его судьбе и в судьбе комиссара. В райкоме и райисполкоме с ним по-прежнему не считались, не хотели даже разговаривать. Невольно думалось: «Есть ли справедливость на свете? Стоит ли дальше переводить конверты и бумагу?»

Из-за поворота отщелка, по дну которого извивалась дорога, появилась машина знакомого шофера «Дорстроя» Вани Якушкина. По тому, как он, выскочив из машины, молча стал помогать забрасывать дрова в кузов, нетрудно было понять, что и в этот раз он не привез никаких утешительных известий.

— В НКВД заходил? — спросил Яков.

— Заходил.

— Что ж молчишь?

— Нечего говорить. Старый следователь то ли в отпуске, то ли уехал куда, новый с делами знакомится.

— Что слышно про Каип Ияса?

— Откуда я знаю...

«Жив ли еще Василий Фомич?» — уже в который раз подумал Яков. Сколько ни наводил он справок о Лозовом, всюду натыкался на глухую стену молчания. Ни Федор Карачун, ни даже начальник войск не могли дать ответа на этот вопрос.

— С домом, Яша, все в порядке, — сообщил Якушкин. — Остался ремонт по мелочи. Давай думай, когда переезжать будешь?

— Надо переезжать, пока деньги не разошлись, — сдержанно ответил Кайманов.

Не зря провел он три зимних месяца в горах. Бригада заготовила ни много ни мало около тысячи тонн дров. Каждый зарабатывал в месяц по две — две с половиной тысячи рублей. Хватило и на прокорм семье, и на то, чтобы уплатить три с лишним тысячи за полдома, что Ваня Якушкин помог купить в городе.

За время работы в горах Яков похудел, его лицо осунулось, но, прокаленное солнцем и морозом, с режущим взглядом серых блестящих глаз, оно дышало силой и здоровьем. Мускулы его были словно скрученными из веревок. Казалось, попади ему сейчас под руку любой пень, впившийся в скалу, он выкорчует его руками. Не просто было жить зиму в горах, не каждый бы такое выдержал, но и награда немалая: теперь у него в городе есть свой дом. Хотя он и невелик, но все же свой, своя крыша над головой. В городе Яков может поступить в авторемонтные мастерские. Через год, смотришь, получит специальность. Ольга найдет себе работу, как на Даугане, хотя бы уборщицей в школе. И пойдет день за днем тихая, спокойная жизнь.

Но чем он больше думал об этом, тем становился мрачнее. Никакая тихая жизнь в городе не заменит ему то, что пережил он здесь, на границе. Как можно закопаться в тишину, когда столько еще неустроенного, столько таится вокруг всякой сволочи, которую нужно, словно вцепившиеся в горы пни, с корнями вырывать из расщелин, чтобы расчистить землю для молодых и здоровых ростков.

Не радовал его предстоящий переезд в город. С острым чувством жалости окинул он взглядом знакомые с детства горы, простор синего весеннего неба, буйство весенней зелени по долинам и склонам. Нелегко менять все это приволье на пыльные городские улицы, на небольшой домишко, разделенный стеной пополам, на повседневное, однообразное хождение на работу, без конных и пеших рейдов, без острой, как охота на опасного зверя, погони за вооруженными бандитами, без перестрелок и схваток, в которых каждая победа — не только гордость собой, но и сознание, что ты нужен на этой, такой немирной, земле.