Олдржих Шулерж - Всегда настороже. Партизанская хроника

— Ну что ты говоришь, Янко, побойся бога!

— Оставь бога в покое и погляди лучше на себя, — резко ответил Горнянчин. — Ты совсем совесть потерял. Тащишь в свою нору все подряд, что нужно и не нужно.

— Я ведь купил это, Янко, честно купил…

— Знаю я твою честность! Грош ей цена! А деньги у тебя водятся — немало ты добра припрятал, вот и наживаешься теперь на людском горе. Скажешь, нет?

— Не верь этому, Янек, мало ли что люди говорят…

— Ты уж лучше помалкивай. Богатому черт ребенка в люльке качает… Ты небось уже видишь себя старостой, а? Только я вот что скажу тебе, Сурын, — знай меру! Не то доиграешься! А теперь давай езжай!

Горнянчин отпустил повозку, и Сурын погнал коров. Он сидел скорчившись, напуганный и думал, как бы отплатить Горнянчину за обиду. За спиной в повозке дребезжало зеркало.

— Эй ты, — крикнул ему вслед Янек Горнянчин. — Недаром люди называют тебя Сребреником! Тебе лишь бы нажиться!

Янек сплюнул и сошел с дороги на обочину, под ветви дикой черешни.

На лесосеке, где на месте вырубленных деревьев уже появилась буковая поросль, стоит избушка. Перед ней под старым орехом, который, когда ветрено, царапает ветвями по крыше, расшатанная скамейка и изъеденный древоточцем стол. Вокруг ножек его поднимаются ветки малины. Прежде избушка предназначалась для лесников архиепископа и гостей-охотников, но в последнее время она пустовала, вот ее и приспособили для себя лесорубы Ломигнат и Танечек. В избушке они складывали инструменты, прятались в непогоду, а Танечек там и ночевал, потому что до дому ему было далеко — он жил у Льготских пасек, в Глубоком, как называют те места.

Лом — высоченный здоровяк, косая сажень в плечах и добряк каких мало. Ломигнатом его прозвали за силу. Когда он идет, кажется, что под ним земля трясется. И хотя мужикам сам бог велел немного покуражиться, подраться в корчме, он избегал выпивок и драк, потому что знал — со своей силой мог бы запросто убить любого.

Его приятель Танечек, ровесник Горнянчина, наоборот, ростом с вершок, но усищи у него такие, что их можно закладывать за уши, а шляпу он носит с такими широченными полями, что под ней уж никак не промокнешь. Танечек слыл в округе знахарем, знал, какую траву приложить к какой ране, и от каждой болезни у него было лекарство. Это был умный и всеми уважаемый человек.

Когда на лесосеку пришел Янек Горнянчин, Лом уже забивал крюки в лежавшие на земле стволы срубленных столетних деревьев, а Танечек обтесывал ствол. Было тепло, однако шляпу Танечек не снял. Зато Лом давно скинул пиджак и довольно отфыркивался.

— Явился наконец! — приветствовал Танечек Горнянчина. Несмотря на небольшой рост, он говорил густым басом.

— Что, хозяйка из постели не хотела отпускать? — смеялся Ломигнат.

Лицо у него было круглое, скулы немного выдавались вперед, широко расставленные глаза немного косили, над массивным подбородком выступал мясистый нос. А выражение лица доброе, незлобивое.

Горнянчин принес из избушки клинья, пилу и отправился вслед за Ломом.

День тем временем разгулялся. На буках распускались почки, вокруг щебетали птицы. Лесорубы трудились без отдыха. Лом знал толк в работе. Топором он размахивал как игрушкой, а когда подрубал дерево, то загонял топор в ствол одним могучим ударом. И самые тяжелые бревна он складывал так, словно это были прутики. Танечек обчищал их, обрубал сучья. Лес гудел от удара топоров и треска крепкого дерева. Одуряюще пахло смолой.

К полудню они отложили инструменты в сторону и уселись на стволы поваленных деревьев. Танечек вытащил трубку, набил ее табаком из кисета и через минуту уже пускал дым колечками. Ломигнат скрутил толстую цигарку, послюнил ее и передал Горнянчину, а сам стал крутить вторую для себя. Так они сидели и покуривали. Неожиданно раскричалась сойка, и они увидели сквозь поросль, как по дороге вдоль ручья к ним едет Млечко. Не успел он подъехать, как с телеги соскочила грязная кудлатая собака и залаяла. Лом бросил в нее камнем.

— Ну что, приготовили мне кругляк? — спросил Млечко, хитро подмигивая.

Впрочем, подмигивал он не от хитрости. Рассказывали, что, когда он был еще младенцем, мать оставила его спать на солнце. От этого у него плохое зрение, вот он и моргает. И вообще, он какой-то неудачник, недотепа.

— Ишь чего захотел, — проворчал Танечек. — А может, скажешь, брус тебе подавай?

Млечко хихикал, подмаргивал, смотрел по сторонам. Тут подберет несколько сучьев — сгодятся на растопку, там бросит на воз охапку хвороста.