Мимо них прошло еще две парочки в обнимку, одна из девушек окликнула:
— Привет, Ирка! Что, тоже обзавелась?
— А чем я хуже тебя?
— Знакомая, что ли? — спросил Роман.
— Из нашей деревни.
— Послушай, и чего они путаются с этими подонками?
— Не хотят быть угнанными в Германию.
— При чем тут Германия? Не понимаю.
— Надеются, что это спасет их. Как же, они тут уже «работают» на гитлеровских союзничков, — иронично, зло сказала Ирина. — И, представь себе, пока что спасает. Во всяком случае пока что никого из тех, что сюда бегают, не тронули, а остальных уже угнали. Староста даже справки дает: состоит в связях с немецкими союзниками. Нагрянет облава — пожалуйста, документик. Действует.
«Чем откупаются? Телом своим и моральным предательством», — с болью и негодованием подумал Роман и сказал:
— Действительно, дорогая плата за спасение. А когда наши придут, они им тоже предъявят эти справки?
— Может быть. Они сейчас об этом не думают.
— Такая плата дороже жизни. Ты тоже так поступила бы?
Ирина молча сдавила руку Романа, и он понял, что она ни за что бы не заплатила такую позорную цену за то, чтобы выжить, и он еще плотнее прижал ее к себе. Когда они в обнимку подошли к проходной, почти совсем стемнело. Ирина, разыгрывая влюбленную, на глазах постового смачно поцеловала Романа, протерла косынкой глаза, вроде бы всхлипнула и сказала:
— Смотри мне, Роман…
— А чего мне смотреть? Ты лучше за собой смотри, я вас, баб, знаю.
— Я ревнивая, глаза ей и тебе выцарапаю, запомни хорошенько.
— Ну что ты, душенька, мне еще воевать надо, как же я буду без глаз? — подыграл ей Роман, лукаво улыбнувшись.
— Потому и предупреждаю. Буду в среду, ладно? Согласен или нет?
— До среды еще дожить надо. Спокойной ночи. Топай.
— До свидания, мой капитан, — Ирина еще раз чмокнула его и пошла, побежала к лесу, ни разу не оглянувшись.
Глядя ей вслед, Роман все же с тревогой опять подумал: контрразведчик, как и сапер, ошибается только один раз.
— Что, товарищ капитан, баня была или пока что только предбанник? — спросил часовой, подсвечивая фонариком бумагу и отмечая срок возвращения Козорога.
— Я не люблю долго в предбаннике сидеть. Но ты тут гляди, если будешь еще стоять, чтоб она еще ни с кем… Сказала — в среду, а и во вторник может притопать, еще от кого-нибудь лишняя плитка шоколаду перепадет.
Над городом метались голубые мечи, слышалась горячая пальба зениток, и, казалось, вздрагивала земля от взрывов бомб, похоже, наши самолеты бомбили вокзал.
…Опять же много времени спустя было установлено, что Никон Покрышка примерно в это же время сделал еще один зигзаг в сторону Романа Козорога: в боях местного значения под Курском подразделение, в котором он служил, попало в окружение, и Покрышка сдался в плен, хотя подразделение, понеся большие потери, все же вырвалось из окружения, потом Покрышка будет доказывать, что якобы все погибли, а кто уцелел — немцы взяли в плен, но свидетели опровергнут его показания.
На следующий день произошло два чрезвычайно важных события.
Рано утром весь личный состав «лагеря» был выстроен возле штаба для прослушивания по радио обращения Геббельса к войскам. У выставленного в дверях приемника стоял переводчик и слово в слово выкрикивал речь главного нацистского пропагандиста: «…Солдаты, вчера за обедом фюрер отказался от минеральной воды и сказал, что он хочет пить воду только из Волги, и это скоро будет. Мы измотали русских, выравнивание линии фронта закончено, и непобедимая армия фюрера готова к решающему броску… Близок час, когда фюрер введет в действие новое невиданной силы оружие… Солдаты, еще немного усилий — и вас ждет домой благодарная великая Германия… Армия фюрера умеет при надобности отступать, дабы сохранить свои силы, измотать противника, но она также умеет наносить сокрушающие стратегические удары. Солдаты, вы в этом убеждались не один раз на полях Европы… Солдаты, вы победоносно прошагали всю Европу, для завершения наших великих целей, для вашего господства над миром осталось совсем немного… Солдаты, я вас спрашиваю, кто из вас будет удостоен чести первым доставить фюреру походную флягу с волжской водой? Я уже распорядился ее поставить на вечные времена в музее славы нашего тысячелетнего рейха…»
Когда радиоприемник умолк, раздалась команда «Смирно», и к средине строя вышли Лыньков и Фишер. Лыньков окинул взглядом строй, вынул из кармана лист бумаги и глянул на Фишера, тот кивнул.
Читать дальше