Федор Залата - Он сделал все, что мог

— Извините, Ирина, но почему пустой? В песне, по-моему, «крутой».

— Спасибо за подсказку, но для меня он пустой. Может, я про себя пою.

— Может. Ну, тогда, если про себя, тогда уже все меняйте: не Катюша, а Ирина. Выходила на берег Ирина, выходила на берег пустой, ничего, тоже звучит. Но, теперь, надеюсь, он не будет пустым? Разрешите? — Роман взял ее под руку. — Куда направим наши стопы?

— Пошли. Роман тоже хорошее имя. Я люблю звучные имена. Вот у меня был знакомый — Богдан Руденко. Жаль, что не Хмельницкий, правда?

Это был пароль. Теперь Роман уже ничуть не сомневался, что эта суровая, худенькая девочка «оттуда», но он все же решил не сразу доверяться.

— Вы кого-то там ждали? — спросил он.

— Вас.

— Меня?.. А почему именно меня? Мы с вами, кажется, еще не были знакомы.

— Просто я хотела с кем-нибудь познакомиться и увидела вас. У нас в деревне не осталось ни одного приличного парня.

— Только и всего?

— Для начала. — Тем временем они уже вошли в сосновую рощу, Ирина сразу же отдернула руку, отстранилась. Некоторое время они шли молча, под ногами похрустывали пересохшие иглы хвои. Только Роман хотел было что-то сказать, как вдруг Ирина обвила его шею руками и поцеловала. Удивленный, пораженный таким легкомысленным поведением, он попытался отстраниться, но она не отпускала его, и в это время мимо них прошла в обнимочку какая-то парочка. И только когда шаги их затихли, она отпустила его и сказала:

— У вас плохой слух. Теперь вам все ясно?

— Кажется.

— Пошли на поляну. Это почти рядом. Лес не всегда лучшее место для разговоров.

Вскоре они оказались на просторной поляне. Уже начали сгущаться сумерки, где-то неподалеку, видимо, было озеро или болото — квакали лягушки, но здесь почва была хоть и мягкая, торфянистая, но сухая.

— Присядем, — сказала Ирина. — Снизу все виднее. Теперь слушай, что я тебе скажу. Ты не обижаешься, что я тебе говорю «ты». — Голос у нее немножко глуховатый, с легкой картавинкой. — Так надо, привыкай, я же твоя девушка.

— Ну, тогда и я тебе буду говорить «ты». Что дальше?

— Тот отряд, ты знаешь какой, полностью разгромлен. Просили передать тебе спасибо.

«Ну, Гриша, это тебе спасибо», — подумал Роман. И все же у него закралось сомнение. Спросил:

— Послушай, о чем ты говоришь?

— Я передаю только то, что мне велено передать.

— А если ты ошиблась? Если я сейчас заберу тебя и сдам немцам?

— Можешь, — сказала она совершенно спокойно. — Но ты этого не сделаешь.

— Почему? Очень даже просто. — Он вынул пистолет.

— Спрячь, — сказала она. — К девушке с пистолетом… А если увидят? А не сделаешь ты хотя бы потому, что сегодня же немцам и власовцам станет известно, что тот отряд погиб из-за тебя. Спрячь свою пушку. Я поняла тебя. Победить или погибнуть.

«Победить или погибнуть» — да это же Богдан! Это она еще раз подтвердила, что она от Богдана. Он спрятал пистолет.

— И как там Богдан Руденко?

Она не ответила, в свою очередь спросила:

— Что еще ты хотел бы сообщить Руденко?

— Всё, что хотел, я уже передал.

— Всё? — Он даже в сумерках ощутил на себе ее строгий и в то же время усмешливый взгляд. — Ну, не хочешь, как хочешь. Мое дело — спросить.

— Скажи, те, от кого ты пришла, знают, что это за лагерь «МТС»?

— Знают. Но они хотят знать фамилии, куда и когда.

— Сейчас я тебе еще ничего не могу сказать.

— Хорошо. Я буду к тебе приходить по вторникам и средам. И никаких бумаг, только устно. А теперь мне пора. Пропуск у меня до десяти.

— А кто тебе дает пропуск? И вообще всем, которые бегают сюда?

— Кто же еще. Староста.

— Староста?..

— Чему ты удивляешься?.. Я ведь дочь старосты деревни Шибаево. Это почти рядом. Отец — Волобуев Никанор Степанович. Запомни. О нём я тебе потом. — Еще раз оглянувшись кругом, она стремительно встала, тряхнула платье, сказала, как отрезала. — На сегодня все. Я провожу тебя до проходной, пусть видят, что мы с тобой спаровались. Годишься в ухажеры?.. Обнимай — и пошли.

Обняв ее за плечи, он почувствовал, какие они у нее тонкие и хрупкие, одни косточки. Совсем хлипкая девчушка, а сколько воли, сколько решительности! Кажется, надежная, если она та, за которую себя выдает. Обхватив Романа вокруг талии и прижавшись подрумяненной щекой к его плечу, она грустно запела: «Если б мне, рябине, к дубу перебраться…»

— Да, видишь вон тот дуб, что стоит в гордом одиночестве? — сказала тихо она. — Так вот, если график наших встреч почему-то нарушится, положи под кору два дубовых листка, увидишь гам, в самом низу, это будет значить, что все в порядке, и что в условленный день можно встретиться. Я тоже так сделаю.