Александр Авраменко - Ни шагу назад!

— Дяденька танкист, а вы надолго?

— Не понял тебя, девочка.

— Ну, к нам, в город? Немцы опять не вернутся?

— Нет, малышка. Уже не вернутся…

— Значит, нам можно кошку опять завести?

— Как это «опять»?

— Понимаете, дяденька танкист, когда к нам пришли вот эти…

Девчушка кивает в сторону бредущих по дороге итальянцев.

— То они нашу Мурку съели. И не только Мурку. У соседей — Ваську. У других соседей — Мурлыку. У тёти Маши Муська долго пряталась, но они её три дня назад всё равно поймали и съели. А я так кошечку хочу. С ней спать теплее…

Я не верю своим ушам — так эти любители макарон ещё и кошкоеды?! Дожились, союзнички фашистские! Невольно меня разбирает неудержимый смех. Вроде и бои тяжёлые, и потери имеются, но мне просто с м е ш н о и я валюсь на снег. Подбегают встревоженные ребята, а я не в силах остановиться, смех становится просто истерическим. Наконец Татьяна, отчаянно закусив губу, отвешивает мне со всего маха пощёчину. Резкая неожиданная боль заставляет меня успокоится, и я объясняю причину своего веселья. Взрыв смеха привлекает пехотинцев, те обступают нас, девчушка повторяет свой рассказ о кошах и итальянцах. Через несколько минут уже вся площадь покатывается со смеху, и как назло, в этот момент на ней появляются совсем экзотические личности — эти берсальеры одеты уже вообще в не пойми во что! На ногах огромные, плетёные из соломы эрзац-валенки, их смешные пилотки натянуты на уши так глубоко, что едва торчат один синие носы с замёрзшими на кончике сосульками. И у одного из них на поясе открыто висит ободранная кошачья тушка. В первый момент мы, не разобравшись, решили, что счастливчик подстрелил где-то зайца — но это оказывается кот… Смех бойцов становится просто оглушительным, пленные настороженно озираются на нас, а мы умираем со смеху…

Ночью подошли, наконец, и кухни. Приотстали у нас тылы, и сильно. Боевые сто грамм приводят нас в норму, и мы без сил валимся спать. Ночуем у этой девчушки. Её семья ютится в подвале, поскольку дом давно сожгли, и нам разложили на полу охапку трофейного сена. Ночь проходит спокойно. Утром мы щедро делимся продуктами с приютившими нас хозяевами, поскольку немцы и, особенно прибывшие до них румыны, обчистили всех подчистую, до последнего зёрнышка. Затем, приведя себя в порядок, принимаемся за обычную профилактику машин. Нелегко отскрести от замёрзшей крови громадный корпус, и мне в голову приходит светлая идея — поскольку пленные бредут через город нескончаемой чередой, то использовать их дармовую силу. Подхожу к начальнику очередной колонны и объясняю ситуацию. Легкораненый сержант соглашается, и мне отсчитывают десяток человек. Все худые, словно скелеты. Но это не итальянцы, а немцы. Тем лучше. Я хоть могу с ними объясниться, благо язык по-прежнему учу. Мне бойцы в Сталинграде настоящий немецко-русский разговорник достали, вот каждый вечер и зубрю потихоньку.

Заиндивевшие от холода фигуры шарахаются от меня в сторону. Похоже, что они решили, будто русский офицер собирается их расстрелять. Делать нечего, отвожу их метров на десять от нескончаемой колонны и ввожу в курс дела. Фрицы успокаиваются, и когда мы приходим в расположение, рьяно принимаются за работу. Уже к обеду танк сияет. Посмотрев на их труд, остальные экипажи тоже припахивают немцев к обслуживанию танков. Между тем наступает время обеда, и возле нас тормозит полевая кухня. Наш повар — пожилой еврей Рубинштейн, из бывших беженцев. Прибился к нам в Сталинграде, да так и остался. Воевать ему по возрасту тяжело, а поскольку на гражданке он был поваром в Одессе, то так и определили его на кухню. И надо сказать — не прогадали. Из обычного комбикорма варил вкуснейший кисель, все пили, да нахваливали. А сейчас вообще развернулся — наступаем, значит, трофеи. Вот и сегодня вместо обычной перловки что-то невероятно вкусное, душистое, из непривычного вида крупы с мелко нарезанным мясом. Наводчик из соседнего экипажа, узбек Сафаров с обалделым видом смотрит в свой котелок. Шутливо хлопаю его по плечу:

— Что, Уста, Самарканд увидел?

— Вай, товарищ майор, увидел! Честное слово увидел! И Самарканд, и Ташкент, и Бухару! Это же плов! Настоящий плов! Вай, товарищ майор! Мне земляки не поверят!

Понятно. Рубинштейн вновь продемонстрировал свои таланты. А плов и вправду великолепен! Жалко, что такое блюдо практически неслыханная вещь на войне. Мы все собираемся в кучу и едим возле разожженных для тепла костров. Немцы сбились в кружок и смотрят на нас голодными глазами. К нашей кухне уже выстроились местные жители, и наш толстячок оделяет их тоже… Наконец толпа рассасывается, и дядя Изя подходит ко мне, неумело отдаёт честь.