Виталий Мелентьев - Фронтовичка

Другие поддержали, точно находя в этом выход некоторой неловкости, порожденной чересчур уж стремительным, истинно русским переходом от щемящей светлой грусти к бурному, отчаянному веселью.

Пожилой солдат украдкой вытер уголки глубоко сидящих глаз, отобрал у соседа Валину гитару и, неудобно держа ее на руках, как больного ребенка, стучал каблуками о переднюю облицовку нар и с умиленной гордостью кричал соседу на ухо:

— У меня, однако, дочка такая же… оторви и брось! — И восхищенно закончил: — Ну-у, девки теперь пошли…

В разгар этого веселья через головы торчащих в дверном проеме бойцов заглянул одетый в маскировочный костюм человек с надвинутым на ушанку капюшоном и громко сказал:

— Луна заходит, товарищи.

Сероглазый паренек оборвал пляску, встряхнул волосами и полез на нары.

Землянка быстро опустела, и в ней замелькали белые маскировочные костюмы, зазвенело оружие, послышался приглушенный отрывистый разговор. Пожилой солдат степенно передал Вале гитару, протянул ей сложенную лодочкой тяжелую лапу и, поклонившись, серьезно сказал:

— Хорошее у тебя сердце, дочка. Отходчивое, однако. Потешила нас, как на гражданке не тешились. Благодарствую, — и, помедлив, добавил: — За всех благодарствую.

Слегка растерянная, еще не остывшая, Валя спросила:

— Это куда… так спешно?

— Дело у нас такое, дочка… Понимать надо… — ответил солдат и стал натягивать маскировочный костюм.

— Разведчики, выходи строиться! — сказал все тот же громкий голос, и бойцы во всем белом, с обмотанным белыми бинтами оружием и с черными «лимонками» на поясе вышли на улицу. В приоткрытую дверь потянуло холодом, и Вале сразу стало неуютно, проступила обида неизвестно на кого и на что.

— Ну что ж… — вздыхая, сказал Виктор. — Пойдем…

Она не ответила, вглядываясь в приоткрытую дверь. Так не хотелось чувствовать себя только игрушкой, только забавой занятых людей, и, что особенно обидно, тех самых людей, власть над которыми она ощущала всего несколько минут назад. Но, видно, такова доля всех артистов, а не только ее и Виктора.

И как раз в этот момент, когда и обида и недавнее торжество перекипели и осталась одна усталость, дверь стремительно распахнулась и в землянку влетел сероглазый паренек. Он схватил Валю за руку, потряс ее, потом обнял Виктора и скороговоркой произнес:

— Спасибо, ребята! Ох, спасибо.

В дверь заглянули сразу две головы в белых капюшонах.

— Вы не уходите, хлопцы. Почекайте нас.

— Ей-пра, подождите.

Громкий голос с улицы добродушно подтвердил:

— Нет, верно, подождите. Может, еще продолжим концерт. Все хвалят, а я не слышал.

И Виктор, и Валя молча переглянулись. С улицы раздались слова команды. Под ногами согласно заскрипел снег.

В землянку вошли несколько бойцов, и один из них, деловито заглянув в прогоревшую печурку, принялся растапливать ее, приговаривая:

— Сейчас мы чаю согреем. Командир разведки приказал вам водки выдать, консервы открыть. А у меня, понимаете, картошка припасена. Настоящая. Не сушеная. Раздевайтесь, ребята. Сейчас тепло будет.

Артисты опять переглянулись, молча отложили инструменты и неловко присели на нары.

— Да вы к столу, — радушно предложил хозяйственный боец. — Вам сегодня первое место. Ведь как удачно получилось — ребята в поиск пошли, а тут вы. Ах, хорошо подбодрили. Хорошо! Надо же такой талант иметь. Ну-ну. А вы, извиняюсь, в мирной то есть жизни в театрах, наверное, играли?

Так постепенно завязался разговор, в котором Валя почти не принимала участия. Она несколько раз выходила из землянки, смотрела на тусклое, затянутое тучами белесое небо, подсвечиваемое желтыми пятнами немецких осветительных ракет, и часто хватала пересыхающими губами пресный снег.

Лес был такой же молчаливый и сумрачный, как тот, в котором она чуть не погибла, и так же натруженно и затаенно шумели деревья. И было в этом недобром шуме что-то такое страшное, что Валя ежилась и с надеждой смотрела на немецкую, освещаемую ракетами, сторону.

Через час с небольшим после ухода разведчиков с той стороны донеслась торопливая автоматная очередь, чей-то крик, и сразу же стали взлетать разноцветные ракеты. Ночь раздвинулась. Жуткие, корявые тени запрыгали по лесу. Снег засверкал неестественно желтыми, злыми огнями. Заквакали минометы, и застучали автоматы. Потом ударили орудия, и низкое небо отразило кровавые вспышки.

Один из снарядов разорвался неподалеку, и между мятущимися тенями заструился сбитый с ветвей снежок. Потом разорвалась серия мин, и на той стороне вразнобой застучали глухие разрывы ручных гранат.