Карел Рихтер - Совсем другое небо (сборник)

— Я могу сидеть, — умиленно шепнул он, и на глазах у него выступили слезы. — И вытереть себе глаза, — добавил он, судорожно глотая воздух.

Он протер глаза, чтобы лучше рассмотреть все вокруг, и начал осторожно вглядываться в ту сторону, где должен быть виадук.

Министр перерезал ленточку и предоставил ему слово. Он тогда сказал:

— В наших скромных условиях редко когда выпадает случай возводить такое большое сооружение. Я рад, что именно на мою долю выпало это счастье. Мы трудились на стройке с вдохновением и любовью. Мы приносили ей в жертву и свою личную жизнь, а иногда и свое счастье…

Тропинка вдруг скользнула вниз по склону, крутому, как скат крыши. Под ногами посыпались камни. У него было такое чувство, будто вся гора пришла в движение, что она вот-вот засыплет его и погребет здесь. Он думал только о том, как бы остановиться, и, когда на его пути возникла черная тень, прыгнул к ней. К счастью, это оказался довольно старый и толстый бук. Он повис на нем, изрядно поцарапанный, но все равно был рад, что удачно отделался.

Внизу гремел Зурко с конем — он не мог остановиться. Шум от него удалялся со скоростью курьерского поезда — так быстро они спускались. Инженер боялся самого худшего, но не знал, чем им помочь. Потом разом наступила тишина. Долго-долго ничего не было слышно. Он пошел вниз по склону.

На полянке размером в носовой платок сопел Зурко.

— Я прямо как падалица.

Инженер вздохнул с облегчением. До виадука было уже рукой подать. Они постелили брезент, вытянули ноги и закурили, успокаивая нервы и собирая силы для последнего отрезка пути.

Первым поднялся Зурко. Он был крепкий и выносливый как мул. Своими руками он наверняка перекидал горы щебня и глины, а его сильные ноги свидетельствовали о том, что он много походил по земле. Инженер мало знал о Зурко, но его широкие плечи, суровое лицо, нахмуренные глаза и тяжелые кулаки говорили сами за себя.

Зурко пошел взглянуть на коня и осмотреть окрестности, но вдруг застыл как громом пораженный.

— Что такое? — спросил инженер.

Зурко показал на мигающий огонек у виадука.

— Они поставили там охрану, — процедил он сквозь зубы.

— Значит, дело усложняется, — вздохнул инженер.

— Это из-за меня, — сказал Зурко. — Я ужасно не люблю простых вещей. — Он злобно сплюнул.

С минуту оба стояли как вкопанные.

— Что будем делать? — спросил наконец инженер.

— Я пойду погляжу, — сказал Зурко и тут же растворился во мраке.

Инженер хотел крикнуть ему вслед, что командир тут он, что он тут за все в ответе, что решать все должен тоже он, а потому он не желает, чтобы Зурко действовал на свой страх и риск, но — не издал ни звука. Он вовремя сообразил, что у него нет авторитета, а на нет и суда нет.

Когда он разошелся с Беей, он тоже действовал нерешительно, как стрелок, не видящий цели.

Глаза его смотрели на огонек у виадука, но мысленно он уже видел перед собой Бею, слышал гудение мешалок, шорох выливаемого бетона, крики каменщиков, плотников, арматурщиков. Он находился тогда в деревянном домике конторы, откуда всем руководил. Она вошла гордо, как судья, хотя заслуживала того, чтобы стоять перед судом.

— Не сердись, я не виновата. Для тебя существовала только стройка. Она поглотила тебя и…

— И испытала наши характеры!

Она сердито сверкнула глазами. Он думал, что она не совладает с собой и начнет хныкать, но она знала, что ей нужно, и поэтому только повысила голос.

— Судя по твоим словам, я — бесхарактерная особа, а потому тебе не подхожу. Надеюсь, что после этого открытия ты не будешь препятствовать разводу.

Только теперь он понял, зачем она пришла.

— Где твоя бумажка? — спросил он, изображая надменность.

Она быстро извлекла свое заявление, и он так же быстро подписал его.

— Чем еще могу быть тебе полезен? — спросил он затем.

— Спасибо, — произнесла она изменившимся тоном. Ей впервые стало не все равно. У него было такое чувство, что она сейчас раздумает, но она сказала совсем другое: — Прошу тебя, на суде не кричи и не сердись.

— Я не сержусь…

— А ведь сержусь же! — закричал он на весь лес. — Сержусь на самого себя!

Его била лихорадка. Он обвинял себя в том, что вел себя неразумно, что не боролся за Бею, не уговаривал ее изменить решение. Он дошел до того, что ненавидел себя самого. Он бил себя кулаками по голове и кричал:

— Сержусь! Ненавижу себя!

Пала роса, и вся его одежда намокла. Наконец он очнулся от воспоминаний и вернулся мыслями к Зурко. Что, если начнется перестрелка? Он взглянул на таинственный огонек, где должен был находиться виадук, и его охватило волнение.