Карел Рихтер: Совсем другое небо (сборник)

Ефрейтор взглянул на резервиста, рассматривавшего фотографию.

— Жена? — спросил он.

— Жена, — сквозь зубы ответил резервист, а потом добавил: — В более молодом издании.

— Красотка, — с нескрываемым восхищением проговорил ефрейтор.

— Была, — вздохнул резервист. — Но все равно, она — хорошая и верная жена.

«Хорошая и верная», — с горечью подумал инженер.

И он когда-то думал, что Бея хорошая и верная. Он просто не мог себе представить иного. Как-то на виадуке заканчивали бетонирование. Работа не требовала особого внимания, и потому он поехал домой среди недели. По дороге он представлял себе, как Бея высоко вскинет брови, и все у нее начнет валиться из рук, будто они дырявые. Так она проявляла радость. Самое приятное было то, что она умела радоваться каждой мелочи. Так она реагировала и на белку, которую поймал Пирко.

Ему хотелось поскорее ее увидеть, и тогда он впервые пожалел, что взялся за этот виадук. Он мечтал поскорее кончить эту работу и перейти в проектный институт, чтобы быть поближе к Бее.

Он открыл дверь и задохнулся. Элегантный мужчина выпустил Бею из объятий и сухо произнес: «По крайней мере, вы все теперь знаете без лишних слов».

По пути в трактир он вспоминал тогда о том, были ли у нее вскинуты брови. В трактире у него пропала охота напиться, и он вернулся на стройку.

Резервист все еще глазел на фотографию. Чем дольше смотрел на него инженер, тем больше он казался ему похожим на командира бригады, который к концу утратил свою решительность и не пользовался уже таким авторитетом, как вначале.

— Группу взрывников поведет инженер, — сказал в тот раз командир. Инженер стал возражать. — На войне все подчиняются приказам, иначе возникнет анархия.

Он застонал, потому что уже не владел собой. В последнее время с ним это случалось довольно часто.

— У меня есть особые причины, — сказал инженер.

— Принимаются во внимание только интересы общества, — отрезал командир. — Кто пойдет с ним?

Вызвался Зурко, и вопрос был решен. Приготовили динамит и начали ждать, когда стемнеет. Он думал о Бее, о той минуте, когда она впервые стала его, только его. Он ухаживал за ней уже год и однажды пригласил погулять в виноградники за вокзалом. Они прошли по главной улице, свернули в переулок и потом, держась за руки, вышли на дорогу. Ступив на тропинку, по которой уже невозможно было идти рядом, они пошли друг за дружкой, будто гуси к ручью. Их уже никому не было видно. Луна скрылась за тучами, и вся обстановка способствовала тому, что должно было произойти. Он приподнял колючую проволоку и нырнул в виноградники. Бею он посадил на расстеленный плащ и начал собирать виноград. Перед нею уже возвышалась порядочная горка «рислинга», когда Бея призналась, что не выносит винограда…

Они погрузили на откормленного коня ящики с динамитом и отправились в путь. Уже стемнело, но настоящая тьма их окружила в лесу. Однако темнота действовала на них успокаивающе, будто служила своеобразной броней.

Веревки на запястьях ослабли. По жилам побежала кровь, и оживающие пальцы пронзила такая боль, будто у него вырывали ногти. Он начал извиваться, словно дождевой червяк, на которого капнули уксусом.

Лейтенант, видимо, что-то почуял и повернулся в его направлении. Нюх у него был прямо как у таксы. Инженер услышал шаги. Сердце его учащенно забилось. Затаив дыхание, он ждал, что сейчас к нему подойдут проверять веревки, но офицер на полдороге передумал и возвратился к огню.

Инженер глубоко вздохнул. Воздух вырвался из него, как из проколотого шара.

На пути с виноградника она опиралась на него, как подрубленное дерево. Он почти нес ее, а она казалась такой далекой, будто все еще оставалась там, в виноградниках. Она понимала, что стала женщиной. Видимо, все это не соответствовало ее представлениям, но она ничего не говорила, только думала об этом всю дорогу.

Через два месяца они сыграли свадьбу.

— Я буду хорошей женой, Эмиль, — сказала она, когда все обряды были закончены, — но только ты должен посвящать мне много-много времени.

— Да, я буду посвящать тебе много-много времени.

Ему предложили виадук, и у него было такое чувство, будто ему принадлежит весь мир. Домой он приезжал только в субботу, да и то не в каждую, но ему никогда не приходило в голову беспокоиться, что дома у него осталась молодая обаятельная жена. Инженер все мерил разумом. Он звал, что жить в совершенной уверенности — то же самое, что рехнуться от неуверенности, и перестал об этом думать.