Орест Мальцев: Венгерские рассказы

— А вы давно коммунист?

— Формально — со вчерашнего дня, но в сущности — давно… Об этом, конечно, здесь никто не знал…

Разговаривая, мы подходим к обрывистому берегу Дуная.

Низкое зимнее солнце на исходе, а у самой воды еще копошатся темнолиловые фигуры работающих людей. Они носят и обтесывают бревна; стоя на мостках, вбивают в дно реки сваи. Тут же мастерят какую-то постройку и наши саперы. Двое солдат сидят под вербой, охваченной синим дымком костра; с ветки свисает на ремне дымящееся ведро…

Калди весело смотрит по сторонам и шепчет:

— Хорошо здесь, не правда ли?

В самом деле, хорошо на Дунае в этот вечерний тихий час. Вербы в густом инее, как огромные помазки в мыльной пене. Багрянцем отливает бурый камыш. Снег на льду нежнорозовый, искристый. А на незамерзающих подальше от берега волнах золотыми рыбками пляшут последние солнечные блики.

— Вы знаете, — с гордостью говорит Калди, блестя глазами, — на Дунае, — я слышал, — будет три обелиска. И каждый в том месте, где русские перешли реку. Но мы постараемся, чтобы обелиск у нашего Мохача был самым красивым и самым высоким. Если весной приедете еще сюда, вы сами в этом убедитесь. В этом очень скоро убедятся и все те мои сограждане, которые сейчас, отгородившись от событий, наглухо закрыли окна и двери в своих домах. Пугливые души! Но я уверен, пройдет еще неделя, самое большее две, и они откроют свои дома и запоют новые песни.

— Новые?

Калди смотрит на меня в упор, как бы желая проверить, насколько вопрос серьезен, и отвечает убежденно:

— Да, несомненно новые! Если бы вы только знали, сколько океанов клеветы о России разлито здесь швабами! Души людей пропитались ложью. Но теперь она отсеется, как сор, и все увидят полновесные зерна истинной правды…

Становится темно. Тогда лишь Калди вспоминает, что он еще не нашел мне пристанища.

Здесь только что грохотом пронеслась война.

Внутри желтого разбитого танка, слизывая мазут и краску, еще шевелится дымное пламя. Ветер выдувает искры из обугленных свай моста и тихонько перелистывает не успевшие пропитаться сыростью солдатские бумаги, которые уже никому больше не понадобятся.

По неприбранной, дымящейся дороге навстречу мне, сгорбившись, с узлом за плечами, торопливо идет худощавая смуглолицая девушка в легком пальто и косынке. Оглядываясь и ускоряя шаги, она прислушивается к перестрелке в стороне Секешфехервара, где война несколько задержалась.

Я заговорил с девушкой. Словно вспомнив, что мне нужно вернуться назад, иду с ней рядом.

Улыбка трогает ее синебледные, будто неживые, губы. А темнокарие большие глаза смотрят из-под черных сросшихся бровей сурово и сосредоточенно.

Голос у нее грудной, тихий и грустный.

Она сербка, зовут ее Еванка Шарич, и идет она на родину, в город Нови-Сад, откуда бежала три года назад.

Еванка немногословна: то ли ей трудно говорить, то ли мысли заняты чем-то другим. Она зло посматривает по сторонам.

Справа и слева тянется ровное хмурое поле, покрытое бурым, точно ржавым, снегом, из которого торчат голые кусты ракитника и сухие, потемневшие стволы кукурузы. Вдали лес, слегка припудренный за ночь инеем, постепенно оттаивая, темнеет и будто сливается с мутносерыми низко нависшими облаками. Уныло мелькают, смешиваясь с дождевыми каплями, крупные снежные хлопья.

— Ой, когда же я выберусь отсюда, — шепчет Еванка, поеживаясь и стряхивая с плеч снег.

Притопывая, она ожесточенно сбивает с ботинок налипшие снеговые комья и снова идет, поглядывая на стаи воробьев, перелетающих в кукурузе.

Выражение ее глаз смягчается. Видно, что-то хорошее приходит ей на память. Она с улыбкой осматривается и останавливает взгляд на ветвистом дубе с коротким толстым стволом. Кора на нем изрыта пулями и осколками. Узловатые, скрюченные ветви, запушенные снегом, свисают, как длинные костлявые руки: точь в точь картинка из детской сказки, в которой ворчливый старец-дуб с вытянутыми руками стережет дорогу.

Еванка неловко перепрыгивает через кювет и, поскользнувшись, падает. Со смехом вскакивает и садится на свой узел, прислонясь к дубу с той стороны, где коричневатая, в глубоких складках кора густо поросла мохом и лишайником.

Капли дождя сливаются в пронизывающие струи. Дерево немного защищает нас от косохлеста.

Еванка с интересом следит за тем, как дождевые струйки пробивают твердую корку снега, потом появляется маленький колодец. Вода, наполнив его, проламывает стенки и образует крошечное озеро. Ручеек из него бежит к стволу красного пырея, задерживается на минуту в ямке у корня и, набравшись там сил, суетливо торопится дальше.