Коллетив авторов (под редакцией Г. И. Василенко) - Окопники

Поезд пришел в Николаев. Но весь состав пошел дальше, а здесь отцепили два «пульмана». Открыли вагоны, мертвых вынесли, сложили на повозку. Живых — в концлагерь.

С собаками, с автоматами на изготовке гнали севастопольцев. В окровавленных бинтах, с обожженными лицами, босые, оборванные, они шли тяжело, молча.

Севастопольцев подогнали к воротам. Окрученные колючей проволокой, они скрипнули, открылись… И вошедших охватил тяжелый, мертвящий воздух.

Полицаи в концлагере били палками пленных, загоняли в бараки, чтобы те не подходили к севастопольцам. Их завели в первый корпус, он отгорожен от всего лагеря высокой изгородью из колючей проволоки: лагерь, в лагере. Перед входом сюда, каждому на спине написали краской букву «о» — офицер. Тот же самый коротконогий унтер, коверкая

русские слова, угрожающе пояснял: за разговор с пленными из других бараков виновные будут наказаны плетьми, в следующий раз — расстрел. И еще что‑то выкрикивал, лающе повторяя, — «расстрел!»

Разошлись севастопольцы по каменному зданию, во дворе остался только Нестеров: левая рука забинтована обмоткой с засохшей кровью, светлые волосы обгорели. Он сел на землю возле изгороди, смотрел. Всюду колючая проволока… Куда ни взглянешь — ржавая, ежистая проволока. Она в несколько рядов окружает этот страшный квадрат земли. Клубками змеится между каждой изгородью, оплетает каждый барак. Повсюду колючая проволока. Кажется, сам воздух колюч от нее.

— Товарищ… — где‑то близко послышался шепот. Нестеров повернулся.

— Не оглядывайся, — все тот же голос. Виктор понял: кто‑то говорит с другой стороны кодючей изгороди, там лежали наваленные камни.

— Откуда вы? — шепчет невидимый человек.

— Из Севастополя.

— Значит, там уже фашисты, — послышался тяжелый вздох — Теперь хоть правду знаем. А фрицы еще в декабре брехали, будто они уже захватили Севастополь… Тихо, часовой смотрит.

Солдат, что стоял возле первого корпуса, скучающе взглянул по сторонам и, вынув губную гармошку, запиликал.

— Откуда сам? — спросил тот, из‑за колючей проволоки.

— С Кубани.

— А я орловский — Егор Кузминов. Завтра под вечер садись на это место, я буду здесь. Только осторожно, а то оба попадем в двадцать шестой корпус.

— Это что за корпус?

— Яма в конце лагеря…

Виктор поднялся, мельком взглянул на ту сторону колючей изгороди и увидел за камнями молодого пария с очень худым лицом. Прижимая к себе пораненную руку, Нестеров пошел к длинному мрачному зданию. Посреди него — коридор со множеством дверей в обе стороны. Открыл одну и увидел на полу' согнувшихся своих товарищей, с какими ехал в

вагоне. В друг ую. дверь заглянул, здесь были те, что ехали в соседнем «пульмане».

В самом конце коридора дверь открыта. Виктор заглянул в нее и отшатнулся. Прямо перед ним, опершись на стену, сидели два человека. Но можно ли их назвать людьми?.. Один был настолько худой, что через землистого цвета кожу проступали все кости. Другой пухлый, с водянистым лицом. Волос на голове у обоих нет. Одеты в грязные лохмотья.

Они, кажется, заметили вошедшего.

— Подходи ближе… — прохрипел пухлый.

С болью смотрел Нестеров на полумертвых людей.

— Кто вы? — спросил, хотя понимал, что перед ним такие же, как он, но попавшие в плен еше раньше.

Худой, подняв голову, прошептал:

— Мы с сорок первого года… Был полный барак. Все гам… в двадцать шестом корпусе.

Застывшим взглядом смотрел Нестеров на этих двоих. А за окном всюду колючая проволока, часовые с автоматами на вышках, ощеренные пасти собак. Застонал от боли, но прошептал про себя: «А севастопольцы и здесь будут драться!»

Потянулись дни — длинные, как ряды колючей проволоки. Еще ночь на дворе, а всех в этих каменных корпусах поднимали. Забегали сюда солдаты с собаками, набрасывались на сонных, били прикладами, выгоняли на широкий двор, ярко освещенный прожекторами. Выстраивали по пять

— «фюнф цу фюнф». И считали, считали… Наконец, дежурный офицер, громко щелкнув каблуками, докладывал толстому коменданту концлагеря, что все в порядке. Лениво козырнув, комендант уходит досыпать.

Но узников концлагеря еще не отпускали.

Виктор стоял, стиснув зубы. Лил проливной дождь. Гнулись люди… Рядом с Нестеровым — двое из последней команды барака. Они стоят понуро, привычно.

— Чай будут давать, — хрипит пухлый — Семен Ребров. — И машет обреченно рукой. — Только что название «чай» — вода, заваренная с лебедой.