Ганад Чарказян - Горький запах полыни

— Иду в кишлак Кундаксаз.

— Это туда, где не осталось ни одного мужчины — только старики и мальчики?

— Ничего не знаю, говорили только, что там всегда есть работа.

— Есть, всегда есть работа, да для молодцов помоложе. Куда тебе с твоей седой бородой. Да и хромаешь вроде. Правда, глаза голубые. Кафир неверный? Шпион? Подними рубаху и опусти штаны.

— Одновременно не получится.

— А мы поможем. Джафар!

Быстро и грубо Джафар стянул с меня штаны и провел медосмотр.

— О, наш человек! Может, отпустим его в Кундаксаз? Чтоб такое добро не пропадало?

Незнакомцы заулыбались. Беззубый, видно, главный, продолжил:

— Тебе повезло. Теперь не нужно тащиться черт знает куда. С этого момента ты работаешь у нас. Возможно, это спасет тебе жизнь. Говорят, в кишлаке Кундаксаз постоянно пропадают мужчины. И никаких следов не находят. Но глазки-то откуда?

— Я из Нуристана.

— Ладно, поверим на слово.

Будь у меня мой верный «калашников», а они бы только мирно постукивали посохами по тропе, тогда у нас был бы другой разговор. Возможно, их трудоустройством пришлось заняться мне. И подшучивал бы над ними тоже я. Мог бы заставить и раздеться догола. Да, тот, у кого в руках оружие, — тот в этих горах царь и бог. А без оружия — просто раб, в лучшем случае животное.

Именно в качестве вьючного животного они и решили меня использовать. Чувствительно ткнув дулом в живот, Беззубый приказал отдать мне свой рюкзак проверявшему мой «документ» Джафару. Его рюкзак был больше всех остальных.

— А свой посох можешь выкинуть. Теперь твоя единственная опора в жизни — мы. И этот рюкзак.

— Это посох моего деда. Я с ним никогда не расстанусь. Лучше сразу пристрелите.

— Не волнуйся. Надо будет — так и пристрелим, — сказал Джафар, с явным удовольствием освободившийся от рюкзака, — твоего разрешения спрашивать не будем. Ты что — ничего не боишься? — Он запальчиво передернул затвор — дослал патрон в патронник — и уперся мне дулом в грудь.

Беззубый прикрикнул на него и отвел ствол рукой.

— Ладно, спинжирай. Храни свое дедовское наследство — видно, несказанно богат был твой дед, что оставил тебе такую суковатую ценность. Только держи его в руках, а не стучи по камням. Нам ни с кем не нужно встречаться.

Он приказал Джафару идти впереди. Меня поставили за ним, а беззубый, главный, замкнул маленькую колонну. Я держал посох перед собой — обеими руками — и, наклонившись, глядя на галоши Джафара, такие же, как и мои, шел за ним след в след.

Вот опять меня пристроили помимо воли. А шел бы себе тихонько, так, может, и разминулся бы со своими новыми работодателями. Во всяком случае, пока на плечах этот не очень тяжелый рюкзак, за свою жизнь опасаться не приходится. Да и кормить, видимо, тоже будут. Но к полудню рюкзак стал тяжелее раза в три. К дневному привалу я выбился из сил и просто молча, не снимая груза, прислонившись к скале, сполз на землю.

— Э, — опять пошутил Беззубый, — а еще в Кундаксаз собирался.

Он помог мне снять рюкзак и пригласил к небольшому костру, где варили кашу из брикетов и той же американской тушенки. Но сначала, конечно, зеленый чай. Я сидел в тени нависавшей скалы, перед глазами стояли величественные горы в белых шапках, пил зеленый чай с остатками изюма и был почти счастлив. Складывалось такое впечатление, что я равно готов к любому повороту судьбы. Если поразмыслить, то пока шел в нужном направлении и даже под охраной, милостиво выделенной мне не иначе как самим Аллахом. А что будет дальше — покажет время. Не раз убеждался, что абсолютно безвыходных положений не существует. Есть только такие, где выход обнаруживается не сразу.

За чаем познакомились. Беззубый назвался Фарузом. Он похвалил меня: «Я думал, ты уже через пару часов сковырнешься. Но борода твоя обманчива. Видно, не зря направлялся в Кундаксаз». Все опять заулыбались. Третьего, самого серьезного и молчаливого, звали Арманом. Это были мужчины самого крепкого возраста — от тридцати пяти до сорока. Ясно было, что они заняты доставкой какой-то контрабанды. А какой — думать долго не надо: той самой, что я выращивал, а брат моей жены Ахмад перерабатывал на своих кустарных заводиках. Вот я осваиваю и следующий этап наркобизнеса.

Как же так получается, что передовой демократический мир нуждается в зелье отсталых средневековых афганских крестьян? Он дает им за это зелье телевизоры и видеомагнитофоны, машины, компьютеры, а сам — все больше и больше — нуждается только в наркотиках, чтобы забыться в коротком искусственном счастье. А почему же их свобода и образование не могут производить нормального счастья, достаточного для всех людей? Почему они не могут обеспечить своих граждан не только избирательным правом, но и смыслом жизни? Ведь только с его утратой человек старается спрятаться в наркотических грезах. Нет, бороться с наркотиками надо не на территории Афганистана. Ведь он дает всего лишь то, что у него просят: а вся современная западная культура разными способами вовлекает человека в наркотическое состояние. Та же рок-музыка, то же телевизионное шаманство, приковывающее к порабощающему и оболванивающему экрану. Несколько раз я видел у муллы и американские развлекательные программы. Складывалось впечатление, что делаются они дебилами для полных идиотов. И вот эту свою культуру они несут «отсталым» народам, все еще сохранившим представление о подлинных человеческих ценностях, о смысле жизни. Не удивительно, что как отдачу они получают взамен еще более разрушительный наркотический импульс.