Елена Пустовойтова - Запах полыни

© Пустовойтова Е.А., 2018

© ООО «Издательство «Вече», 2018

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2018

Сайт издательства www.veche.ru

Я услышала его имя, когда мне было лет двенадцать. Услышала как-то запросто, в обиходе, словно это была не персона нон грата для советского учебника истории, а рядовой человек – живой, то есть, как и все, кто меня окружает, нормальный, и представило его мне совершенно не таким, каким я его себе представляла на уроках истории. Было это в те времена, когда я, глядя в нашем сельском кинотеатре фильм «Ленин в Октябре», очень переживала за вождя революции, который шел в Смольный делать эту самую революцию: что будет, если он не дойдет?! Волновалась, хотя точно знала, что Ульянов-Ленин благополучно доберется до Смольного и оттуда будет руководить «революцией пролетариата». В то время я была уверена, что всё в жизни до революции было черно-бело-серым, без праздников и солнечных дней. И как здорово, что эта замечательная октябрьская революция произошла! А все атаманы-белогвардейцы – контра, которая хотела, чтобы народ жил именно в том, в черно-бело-сером мире, и не хотела ни счастья для народа, ни солнечных для него дней, а только чтобы все простые люди работали и работали, всю свою жизнь, безо всяких праздников и выходных… И поэтому сердце моё трепетало от одной только мысли: а что, если вдруг какой-нибудь коварный сыщик в черном котелке помешает Ленину добраться до Смольного, чтобы захватить власть, а потом построить для нас счастливую жизнь, в которой и солнце ярко светит, и трава зеленая, и дороги просторные, свободные, зовущие за горизонт…

Поразившее меня имя – Анненков – произнес мой подвыпивший отец, говоря что-то совершенно невозможное: что этот атаман, уходя за кордон, выступая на последнем параде, просил принародно всех жить дружно, никого не выдавать и ни на кого не доносить. Просил не проливать больше крови…

Это было непонятно и даже неприятно слышать, потому что получалось, что кто-то говорит неправду, то есть – лжет: учебник или мой отец.

В учебниках истории про атамана Сибирского казачьего войска написано было немного, но и то немногое ясно вырисовывало его образ – он только и делал, что порол или расстреливал «красных» и крестьян, питая к ним одну только ненависть. Поэтому рассказ отца раздражал, казался глупой фантазией подвыпившего человека. Я тогда еще не знала, что правда может быть беспощадной и неожиданной, бьющей, словно выстрел, наповал, но ощутила эту опасность и сделала вид, что вовсе не слышала отца. Ведь, в конце концов, что такое учебники истории, по которым я училась? Истина. Истина, как и все другие учебники – например, по арифметике или русскому языку. Иначе мир просто не мог бы существовать!

Но иногда отец вспоминал свое послереволюционное тяжелое, горькое сиротское детство, и я знала, что эти его воспоминания вовсе не фантазия, а истина. Но ведь его детство и не могло быть иным! Оно было родом из той России, из России, где все было только черно-серо-белым… Теперь-то все иначе!

Но сказанное отцом, а потом и услышанные мимоходом разговоры «про жизнь» людей посторонних, как бы я ни пряталась, постепенно открывали передо мной совершенно иную картину русской трагедии, дата которой так широко праздновалась в ноябре. И история, по которой я училась, стала менять свои очертания, терять свою непогрешимость, и в свете этих изменений революционные годы явились мне куда более зловещими, чем виделись сквозь призму старых хроник.

Моя жизнь тоже круто изменилась, когда в страну пришли времена перемен. «Вынесенная» ими за рубеж, я с удивлением обнаружила, что даже такое бесспорное и на глазах у всего мира произошедшее событие, как война с фашистской Германией, подается в странах, далеких от этой войны, мягко говоря, под другим углом зрения. Таким, что даже наша в ней Победа далеко не факт. Но еще большее моё удивление вызвало то, что наша социалистическая революция начала XX века описывается там в завидном единодушии с учебниками истории Советского Союза. Словно все, что касалось революции в России, повсеместно было писано одним пером, одной рукой: русские цари деспоты, жили в роскоши, а народ был порабощен, забит и нищ, именно царизм довел Россию до революции, и терпеть его народу, в конце концов, стало невыносимо…

Свою книгу я писала, опираясь как на воспоминания моих близких, проживших вместе со своей страной все, что было отпущено ей и её народу, так и используя записи о пережитом людей мне совершенно неизвестных, покинувших своё Отечество не по своей воле из-за ужаса революционных событий. От их потомков я услышала фразу, красноречиво говорящую о жгучем желании русских беженцев вернуться домой: «Пусть меня расстреляют, но без переводчика…» В ней всего вдоволь – и горечи, и тоски по Родине. Если суждена смерть, то пусть она случится дома, а не на чужбине.