Елена Пустовойтова - Запах полыни

– Поезжай, поезжай… Зинаида права. Партия для тебя хорошая…

Ведущая к имению шоссейная дорога, белый дом с колоннами под зеленой крышей, выложенный брусчаткой двор – во всем был виден размах, указывающий на богатство и, как Дмитрию после теткиных рассказов казалось, на сундуки, которые могут хранить много всякого – дорогого, древнего, трогательного.

Его ждали, ему были искренно рады. После ужина и долгого чая на террасе, когда родители Елизаветы, сославшись на усталость, ушли, и он мог с уверенностью светского льва, ведя беседу, не отрывать от девушки взгляда, добиваясь её смущения, его настроение, дотоле все-таки несколько страдавшее от материнского диктата обязательного посещения этого семейства, окончательно прояснилось. В Елизавете он находил все новые и новые привлекательные стороны – приятную наружность, отличный французский, заразительный смех, изысканный, выписанный из лучших магазинов Петербурга, туалет… Все привлекало его в ней. И даже то, как она терялась под его взглядом, забывая свою дерзость, и, словно сама этому удивляясь, нервно покусывала яркие, четко очерченные губы. И он сам был вполне доволен собой и еще тем, что, без единого облачка на горизонте, ожидало его впереди. Он чувствовал свою жизнь так полно, так осязаемо, как роскошный подарок к Рождеству, и пользовался ею так же, как желанным подарком – всем и полностью.

Почти до первых петухов просидели они на террасе, не спеша закончить легкий, светский, почти ни к чему не обязывающий разговор. Однако от которого, несмотря на его легкость и светскость, зависело очень многое. И лишь когда по краю неба начали таять звезды, указывая, что короткой летней ночи наступает предел, Дмитрий, не желая свой первый визит завершить ночлегом, откланялся. К тому же у него была и другая причина уйти – он был рад всякой возможности прокатиться на новом своём автомобиле, который, щедро залитый лунным светом, покорно ждал его у парадного крыльца.

Натянув обязательные для каждого автомобилиста рыжие, мягкого шеврона, перчатки, оглянулся – Елизавета, словно картина в раме, стояла в проеме распахнутого в ночь окна. Сдавил рожок автомобиля, и тот, переполошив дворовых собак, сипло, словно спросонья, прогудел в чуткой тишине ночи. И в ответ Елизавета, коснувшись губ рукой, послала ему воздушный поцелуй.

Охваченный бодрой свежестью скорого утра и безотчетным счастьем собственной молодости, словно музыку, слушал он стрекот мотора, шорох резиновых шин по поросшей травой дороге, замечая все подробности творившегося вокруг – мельтешение ночных бабочек в свете фар, низкий полет ночной птицы, выбегавшие навстречу из темноты величественные деревья. Все вокруг было продолжением приятного визита и взмаха коснувшейся губ легкой руки.

Автомобиль заглох внезапно, будто захлебнулся. И тут же, словно проснулся, подул, усмирив ночных бабочек, легкий свежий ветерок, и вдоль дороги проступили былинными богатырями деревья. В звонком воздухе, уже приобретшем прозрачность, то где-то далеко впереди, то близко, почти рядом, словно пробуя голос, запели птицы. Звонкое предутреннее щебетание птиц, скоро слившееся в непрерывный хор, порывы ветерка, с легким шумом пробегавшего по кронам деревьев, быстро проступавшие яркие полоски зреющего хлеба – все было готово к приходу нового дня, полно ожидания. И вот уже рассвет на полнеба зажег малиновую зарю, сквозь которую медленно-медленно, почти незаметно для глаз поднималось огромное желтое солнце…

Ничуть не расстроившись остановкой, он оглядывался вокруг, восхищаясь нарождающимся летним днем, как началом своей новой жизни.

Проснулся он от резкого хлопка. Стадо коров, подгоняемых резким щелканьем кнута и звонкими выкриками пастухов, брело по кромке леса. Солнце уже поднялось и стояло над деревьями. Удивляясь ему, успевшему взобраться неожиданно высоко, и произошедшим вокруг переменам, не оставившим места былой загадочности, он, недолго раздумывая, громко хлопнув дверцей автомобиля, решительно зашагал к теткиной деревне.

Раннее утро, яркость полевых цветов, желтизна готовых к уборке хлебов и островки вековых по ним деревьев, – пробуждало в его сердце какой-то неясный трепет. Казалось, когда-то он уже шел таким же утром по этой дороге, и все вокруг него, как повторение с увиденного в детстве волшебного сна, было до мельчайших оттенков и дуновения ветерка чрезвычайно дорогим и обещающим нечто сказочное. Еще немного – и оно откроется ему во всей полноте скрываемой доселе тайны. Казалось, еще минута – и он от переполнивших его чувств пройдется колесом, запоет или засвищет. Молодая жизнь властно захватывала его, звала, манила, волновала.