Двадцать дней мы ехали до Ростова и многое пересказали друг другу. Я говорила о Грише, о том, как получила извещение о его гибели, о том, как мстила за него фашистам. Говорила, как дорога для меня его память.
Из Ростова нас отправили в Тбилиси, там распределили по госпиталям. Меня поместили в палату на двенадцать коек. Все лежавшие здесь девушки-фронтовички были медицинскими работниками.
Старшего сержанта Балатова положили в другой госпиталь. Я привыкла к этому веселому парню, между нами завязалась хорошая дружба. Почти каждый день я получала от него письма, в которых он сообщал о своем здоровье, описывал госпитальную жизнь. Когда Балатов стал выздоравливать, ему разрешили навещать меня. В эти дни я брала костыли, выходила из палаты во двор, и мы подолгу сидели с ним на скамеечке. Я очень дорожила этой дружбой. Видела, правда, что Ваня привязывается ко мне с каждым днем все сильнее, что дружеские чувства перерастают во что-то большее. Я не могла ответить на его чувство, слишком ярко жил в моей памяти Гриша.
Балатов много рассказывал о себе, о своих родных, о небольшой деревушке, в которой он родился.
— Что там теперь с моими родными? — часто говорил он, вспоминая о доме. — Отец коммунист, был председателем колхоза, наверное ушел в партизаны, а мать с братишками, видно, в оккупации. Завтра меня выписывают, но заставляют идти на месяц в отпуск. Какой, Тамара, сейчас может быть отпуск? И куда я поеду? Буду ругаться с врачами.
— Ничего не поможет, Ваня, — сказала я, — отпуск тебе придется взять, надо укрепить здоровье.
— Где ж я проведу его? В нашей деревне фашисты.
— Поезжай, Ваня, к моим родным, они живут недалеко отсюда и будут тебе очень рады.
Он согласился.
— Когда мой отпуск кончится, ты тоже уже поправишься, и мы поедем вместе в часть, правда, Тамара? — он взглянул мне в глаза.
— Нет, теперь нам нельзя в одну часть.
— Почему?
— Потому что теперь я для тебя — Тамара, и эта дружба будет мешать нам на фронте.
— Пожалуй, ты права. Ну, отгуляю, тогда будет видно. Пиши родным, поеду пока к твоим.
В последний день я дала ему письмо к отцу, и он поехал в Сталинири. Вскоре я получила от Вани письмо.
«Очень хорошо меня встретили твои старики, — писал он. — Я не чувствую себя на чужбине, такой заботой меня окружили твои отец и мать. Обо мне хлопочет даже маленькая Лорочка. Каждое утро она приносит кружку молока к моей постели и говорит: «Дядя Ваня, пей молоко, выздоравливай». Мы часто ходим с твоей дочкой гулять в горы. Поправляйся, Тамара, и приезжай, отдохнем вместе».
Прочитав это письмо, я стала проситься у врача в отпуск, но мне не разрешили.
— У вас остеомиелит, — сказал врач-ординатор. — Нужно длительное лечение.
Я написала об этом домой.
Было солнечное весеннее утро, когда вошла палатная сестра и сказала:
— Сычева, наденьте халат и выйдите в коридор.
Я решила, что приехал Ваня, так как срок его отпуска кончался. Но в коридоре увидела не только его, но и маму с Лорочкой. Этот радостный день показался мне очень коротким. К вечеру мама с дочкой уехали обратно.
Через несколько дней старший сержант Балатов был зачислен в авиационное училище. Пришел ко мне в госпиталь проститься.
— Тяжело расставаться, Тамара, — говорил он, — но я тоже хочу быть офицером, как и ты. Поеду учиться. Буду летчиком.
— Желаю тебе счастья, Ваня.
После его отъезда я стала скучать, мне было тяжело в госпитальных стенах.
Наша палата всегда с нетерпением ждала сводок Совинформбюро. Репродуктор висел в коридоре, и к половине двенадцатого ночи все замирали. Мы открывали дверь и с волнением вслушивались в слова диктора. По сводкам я знала, что наша часть форсировала реку Прут и стремительно продвигается на запад.
Однажды к нам пришли шефы с завода и среди них — Юлия Заидзе. Встреча была неожиданной и радостной.
Юлия рассказала, что их завод ежемесячно перевыполняет план.
— Сейчас я работаю начальником смены, — сообщила она.
— А я младший лейтенант, командир огневого взвода, — не упустила я случая похвалиться.
Юлия рассказала мне, что ее отец тоже был ранен, но уже поправился и снова вернулся на фронт.
Несколько раз Юлия приходила с комсомольцами завода в госпиталь. Мы все любовались ею: столько бодрости и энергии было в этой девушке. Она организовала концерт художественной самодеятельности и выступала сама. Как она пела грузинские народные песни!
Прошло шесть месяцев со дня моего ранения. В госпитале я поправилась, окрепла, но рана все не заживала. Настроение было отвратительное. Досадовала, что так долго лежу в госпитале. Другие выписываются, а я никак не могу отсюда вырваться.
Читать дальше