Дитер Нолль - Приключения Вернера Хольта

Освободят, думал он. Но куда же я пойду?

Он встал. Всякий раз, когда он вставал, у него начинала кружиться голова. Мне нужно увидеть Гундель! Мысль эта не оставляла его. Мне нужно увидеть Гундель!

Однажды их повели в другой блок. С десяток больших палаток, вокруг — военнопленные. Это был тот самый легендарный лагерь, откуда отпускали на волю. Хольт лег на землю. Рано утром он уже шагал между рядами палаток. Офицер поставил штемпель на отпускном свидетельстве.

По ту сторону виноградника дожидался товарный состав. На открытых платформах лежали картонные коробки с продовольствием — рацион для солдат американской армии, даже с сигаретами. Хольт не спеша ел. Лежа на досках платформы, курил. Он мерз, его знобило. Потом его прошиб обильный пот. Ему стало дурно. Где же он найдет Гундель?

Поезд пересек Рейн и двое суток шел на восток. Потом неожиданно остановился. Конвоиры согнали отпущенных военнопленных с платформ.

Тысячи изголодавшихся людей, как тучи саранчи, облепили яблони, которыми было обсажено проходившее поблизости шоссе. Кто слишком ослабел, чтобы залезть на дерево, хватал кочан капусты с поля.

Сырая капуста не насытила Хольта. Что-то гнало его на восток. Он все еще не знал, куда идти. К отцу? Нет. К Гундель! Он прошел две деревни, но нигде, сколько он ни стучал, ему не отворили. За накрепко запертыми воротами заливались цепные псы. Он покинул шоссе и направился на север. Шел до самого вечера. Выбившись из сил, присел на краю выгона, где паслись жеребята.

Никому нет до меня дела. Так и остаться здесь лежать. Не вставать больше. К чему?

Но нет, я должен еще увидеть Гундель! Мысль эта заставила его подняться.

В тихом городке на берегу реки он долго и безуспешно искал Гундель. В доме адвоката Гомулки жили какие-то чужие люди. Кругом — чужие. Наконец он узнал: Гундель куда-то уехала.

Он побрел дальше. Ослабев от голода, он просил милостыню, но никто ему ничего не подавал. Спал он в придорожных канавах.

По утрам, в предрассветной прохладе он еще чувствовал себя отдохнувшим и более или менее бодрым, но к полудню, когда начинало припекать солнце, силы иссякали. Тогда он ложился в кусты, натягивал на себя плащ-палатку и спал, пока выпавшая на рассвете роса не будила его.

Он продвигался медленно, слепой ко всему, что творилось вокруг. Он не видел ни обломков самолетов, ни выгоревших остовов танков среди цветущих лугов, не видел, как убирали урожай, не видел разрушенных деревень, взорванных мостов, потока возвращающихся на родину солдат и переселенцев на всех дорогах… Он брел, подгоняемый мучительной тревогой, пока не падал и не засыпал на несколько часов где-нибудь в кустах.

Как-то он увидел свое отражение в деревенском пруду. Непомерно большая голова, заросшее всклокоченной бородой лицо со впалыми щеками, лихорадочно блестевшие глаза… Это ты! Вот что от тебя осталось! Когда-то ты пустился в путь, полный сил и задора, жаждал приключений, чтобы испытать себя, закалиться, пройти школу мужества. А возвращаешься сломленный, уничтоженный. Наклонившись над водой, он глядел на свое отражение. Где-то я уже видел таких. И вдруг он вспомнил: он идет к трамваю, возвращаясь на батарею, под мышкой толстая тетрадь — специальный выпуск информационного бюллетеня: «Недочеловеки»… У них были такие же лица.

Он добрался до Веймара. Шли разговоры о демаркационной линии: «Нельзя же вам идти к русским… там ужас что творится…» Это мало беспокоило Хольта. Укладываясь спать на траве в парке, он видел слонявшихся по улицам американцев. Когда он проснулся, по мостовой протарахтела двуколка. На козлах сидел красноармеец. Хольт стоял на обочине. По дороге проехал грузовик с солдатами. Но Хольт слишком ослабел, чтобы почувствовать впитавшийся в плоть и кровь страх, от которого непроизвольно еще быстрее забился его лихорадочный пульс. Никто на него не обратил внимания.

Тысячи и тысячи людей заполонили дороги. Никого не интересовала одинокая серая фигура на обочине.

Вокзал, пыхтящий паровоз, все подножки заняты, вагоны набиты битком, на крышах люди в истрепанных френчах. Хольт примостился на буфере. Вечером поезд остановился.

На другой день ему удалось сесть на попутную машину, потом на товарный поезд, идущий на север. Он потерял счет дням. Он только смутно чувствовал: пора уже добраться до цели.

В жаркий, безоблачный июльский день Хольт сидел на обочине. Сон его уже не освежал. День и ночь его то мучительно трясло от озноба, то прошибал пот. Он жевал щавель и пастушьи сумки. Мимо прогрохотала фура, в кузове стоял белый в коричневых пятнах теленок. Хольт взобрался на фуру, лег в солому, теленок принялся лизать ему лицо большим шершавым языком… В полдень он опять остался один на шоссе. Волоча ноги, двинулся дальше, но голова сама собой опускалась на грудь. Так он шел с час. Его клонило в сон.