Петр Нечай - Звезда Егорова

Егоров расстегнул верхнюю пуговицу на гимнастерке, снял пилотку и зашагал свободнее. Сегодня день удач. В ночном сеансе радиосвязи Москва сообщила, что Строганов жив-здоров, не смог прыгнуть из-за неисправности парашюта и благополучно вернулся. Ближайшим рейсом вылетит в партизанский край. А в конце передачи, наверное не без помощи Старинова, радист сообщил, что Егорову пришло письмо из дому, пусть ожидает…

Обычно очень сдержанный и даже суховатый, Алексей готов был петь в этом весеннем утреннем лесу. Звенели в ушах в такт шагам слова, которыми Зина обычно шутливо сдерживала широко шагающего мужа: «Лихо мерили шаги две огромные ноги. Тебе не с женщинами под ручку ходить, а на ипподроме рысью бегать!» «Ах, Зина, как бы хотелось увидеть тебя и услышать твое милое ворчание».

Тревожно забилось сердце. Как они там? Перед глазами встали все трое, какими их видел последний раз на вокзале: счастливого и гордого Юрку — папа едет на войну! — и зареванных до отчаяния жену и дочь. А в последнюю минуту и сын, очевидно что-то поняв, заплакал. Трудно Зине. Ребята растут, Ольге осенью в школу.

…Хрустнула под тяжелым сапогом сухая ветка. Из ближнего куста с пронзительным криком вылетела куропатка, прервала сладкие думы. Он надел пилотку, застегнул воротник и споро зашагал дальше. Показалась небольшая поляна. В тени деревьев по краю ее прятались четыре замаскированные ветками землянки. Две большие, две поменьше. За землянками как попало стояли несколько повозок-бестарок. Лошадей не видно — разбрелись, верно, по лесу.

Рядом с одной из маленьких землянок — летняя трубка, слепленная из глины. Тут же поленница мелко наколотых дров. Навес, а под ним грубо сколоченный кухонный стол. На нем несколько больших кастрюль, ведерный чугун, цинковый бак для воды. Возле печки возится какая-то женщина, завтрак готовит.

Перед другой малой землянкой на поляне по кругу вырыт ров глубиной по колено, а посередине земляной островок, покрытый плащ-палаткой, — импровизированный стол.

Тут разместился взвод минеров, точнее, — со вчерашнего вечера — рота подрывников партизанского соединения.

За «столом» сидел худощавый светловолосый парень лет двадцати пяти, со спокойными внимательными глазами, над которыми прямой линией нависали широкие черные брови.

Командир роты Алексей Садиленко полулежал на траве, без шапки, в расстегнутой рубахе, босой, и что-то увлеченно рассказывал чернобровому. Углядев Егорова, подхватился и хотел было, как и положено при появлении начальника, отдать рапорт, но глянул на свои босые ноги, смутился, виновато заморгал глазами и стал приглаживать взлохмаченный чуб. Неловко стало и Егорову.

— Извини, товарищ заместитель командира… Не ждали так рано… Поэтому мы так, по-домашнему… на майдане…

— Вижу, вижу, — взглянул Егоров на «стол», посреди которого стояла огромная эмалированная синяя миска, доверху наполненная дымящимся мясом с картошкой, а рядом — несколько котелков — «столовые приборы».

Садиленко перехватил этот взгляд и, как и положено хлебосольному хозяину, пригласил:

— Прошу к нашему партизанскому столу, — нажимая на слово «партизанскому».

Егоров не спешил за стол.

— Неплохо живете, хлопцы, — усмехнулся он. — По какой же норме питаетесь?

— Как по какой норме? По партизанской. А норма у нас такая: есть в печи — на стол мечи. Вчера — картошка, печенная в костре, сегодня — мясо, а завтра или послезавтра, может, и крошки во рту не будет. И требовать не с кого… Нарком, сам знаешь, от нас далеко… Так что на подножном живем, — оживился командир минеров. В голосе послышались нотки превосходства. Дескать, что с тебя, новичка, возьмешь.

Алексей Семенович ничего не ответил.

— А вы кто будете? — подсел он к молодому партизану, задетый тем, что тот, не обращая никакого внимания на прибывшего в подразделение старшего командира, с аппетитом уминал из своего котелка мясо, лишь время от времени бросая взгляды на офицера.

— Клоков. Минер Всеволод Клоков, — отложив ложку, с подчеркнутой готовностью и скрытой усмешкой, по-сибирски окая, ответил он старшему лейтенанту, снисходительно оглядывая его новые, еще не обмятые полевые погоны и туго затянутую портупею.

— Ну, и как живется, минер? — спросил Егоров.

— Часом с квасом, а порою с бедою, — уклончиво ответил тот.

— А все же? — Егоров настойчиво старался вызвать минера на разговор.

— Долго рассказывать. Поживете — сами увидите.