Юрий Дольд-Михайлик - И один в поле воин

Генриха уже несколько раз запрашивали, как подвигается порученное ему задание. Там знают, насколько оно сложное, но всё время подчёркивают и то, насколько оно важное.

Сегодняшний день, возможно, немного приблизил Генриха к цели. Безусловно, приблизил! Ведь первые шаги всегда самые трудные!

Кто это идёт навстречу? – Неужели Лемке? Так и есть. Придётся остановиться. Может, и лучше, что первая встреча произойдёт на улице.

Лемке, заметив Гольдринга, ускоряет шаг. Как всё-таки трудно привыкнуть к лицу Лемке, к этому словно ножом срезанному подбородку. Создаётся впечатление, что шея начинается чуть ли не у самого рта, и теперь, когда майор улыбается, это особенно противно.

– Боже мой! Какая приятная встреча! – восклицает Лемке, подходя и издали протягивая обе руки.

– Вы могли это удовольствие получить сразу же по приезде, – довольно сухо отвечает Гольдринг. – Ведь Бертгольд сообщил вам, что я здесь!

– Я думал, что вы посетите меня первый, как младший в чине.

– В данном случае роль играет не звание, а воспитание.

– Вы обиделись, барон?

– Немного! Мне казалось, что после знакомства в Бонвиле наши отношения сложатся несколько иначе. Я даже написал тогда Бертгольду и выразил сожаление, что такое приятное знакомство столь скоро оборвалось.

– Он говорил мне об этом, и я очень благодарен вам за хорошую характеристику, данную мне тогда, невзирая на те несколько неприятных минут, которые вы из-за меня пережили.

– Перед отъездом сюда вы виделись с генералом, говорили обо мне? Неужели он ничего мне не передал?

– Герр Бертгольд просил сказать, что написал вам специальное письмо. И, конечно, просил передать самые горячие приветы!

– Письмо я получил, а вот приветы – несколько запоздали. Согласитесь, что у меня есть все основания считать себя немного обиженным?

– Дела, дела заедают, барон! Днём и ночью на работе…

– Даже для телефонного разговора нельзя были урвать минутку?

– Но и вы отказались зайти, когда я послал за вами солдата.

– А вы считаете это приличной формой приглашения?

– Я не придаю значения таким мелочам. В вопросах этикета я, признаться, разбираюсь мало. Возможно, это задело вашу гордость.

– Это не гордость, а уважение к себе самому!

– Барон, да поймите же, не по моей злой воле всё так произошло! Учтите, что после Бонвиля я попал, как говорят, из огня да в полымя. Думал отдохнуть, а вышло…

– Неужели в Бонвиле до сих пор неспокойно? После убийства Гартнера вы так решительно взялись за следствие, что я думал маки́, наконец, почувствовали твёрдую руку. Кстати, убийца Гартнера так и не найден?

– Пока шло следствие, маки́ взорвали ресторан, и это окончательно запутало следы. Возможно, в помещении было заложено несколько мин замедленного действия и Гартнер лишь случайная жертва… Вообще осточертело мне всё это. Не успел приехать сюда – и снова с головой погрузился в те же дела, от которых удрал. Такова, видно, наша судьба.

– Это верно, что возле дома службы СС партизаны убили вашего агента?

– После этого убиты ещё несколько. Прямо не пойму, как эти проклятые гарибальдийцы о них узнают…

– Простите за нескромный, возможно, вопрос: с вашими секретными агентами вы встречаетесь в помещении службы СС?

– Упаси бог! Когда вербуем – вызываем к себе, но когда агент уже завербован… Для встреч с ними существует специальная квартира.

– Первый убитый агент знал эту квартиру?

– Да, Кубис и Миллер встречались с ним там довольно часто. Это был один из активнейших наших агентов среди гарибальдийцев.

– Его могли выследить, когда он шёл на явку, и таким образом узнать адрес. Наконец, он мог признаться, когда партизаны разоблачили его!

Лемке остановился, потрясённый простотой этого предположения.

– Узнав адрес квартиры, партизаны выследили, кто туда ходит, и отправили на тот свет нескольких агентов, которых Миллеру с таким трудом удалось завербовать. Неужели ни вам, ни Кубису не пришло в голову, что после первого же убийства необходимо сменить явочную квартиру?

Лемке побледнел.

– Понимаете, его нашли возле службы СС, а квартиру мы переменили на следующий день…

– И за этот день партизаны узнали кое-кого из тех, кто её посещал… Если б не моё хорошее к вам отношение, я бы обязательно написал Бертгольду об этом, как об анекдоте, который…

– Все люди ошибаются, барон! И если каждую их ошибку… выносить на суд начальства…

– Я же вам сказал, что не напишу. Но если б это были не вы, я бы не смолчал. Ведь хорошо налаженная агентурная сеть среди итальянцев нам необходима сейчас, как воздух. В конце концов у меня имеются и соображения семейного порядка. Бертгольд меня усыновил, он мой будущий тесть, и его служебные интересы, понятно, очень близки мне. Ведь он отвечает за свой участок работы перед фюрером. – Генрих сказал это так важно, что сам чуть не расхохотался.