Юрий Дольд-Михайлик - И один в поле воин

– Можете нас судить, можете после суда делать с нами что угодно, но сейчас измываться над нами вы не имеете права! – почти кричал Генрих.

Пфайфер глазами, исполненными животного страха, глядел на маки́.

– Кто над вами измывается?

– Со вчерашнего вечера нам не дали ни капли воды, ни куска хлеба, до сих пор не развязали рук.

– На тот свет примут и с пустым желудком.

– Я требую воды, хлеба и сигарет! – кричал Генрих.

– Чего орёшь? – Мельников, сжав кулаки, подступил к Генриху. – Марш на сено! – приказал он в неожиданно толкнул пленного, Генрих пошатнулся и упал.

В тот же миг Генрих зацепил правой ногой ногу начальника штаба, а левой ударил его что было силы пониже колена. Это был один из приёмов джиу-джитсу, которыми хорошо владел Генрих.

Мельников упал как подкошенный, маки́, сопровождавший начальника штаба, подбежал к Генриху и с силой толкнул его прикладом в грудь.

«Это уже сверх программы!» – подумал Генрих.

– Ну, погоди, я отплачу тебе! – проговорил Мельников и вышел. Генрих поднялся, подошёл к двери и снова ударил по ней ногой.

– Ради бога! Сядьте! Из-за вас нас всех убьют! – вспылил Пфайфер.

– Я не успокоюсь, пока не добьюсь своего!

Дверь снова открылась, и на пороге появились те же, Мельников и маки́. Позади них стояла женщина, которая держала в руках три куска хлеба, кувшин с водой и чашки.

Мельников с автоматом в руке остался у двери, а его спутник стал развязывать пленным руки.

– Ешьте, только побыстрее, нам некогда с вами нянчиться! – нетерпеливо крикнул Мельников.

– А мы вас не задерживаем! – с издёвкой ответил Генрих и, откусив кусочек хлеба, запил его глотком воды.

После вкусного обеда, которым его угостили Андре Ренар и этот же Мельников час назад, чёрствый хлеб буквально не лез Генриху в горло. Шофёр и Пфайфер мигом проглотили и хлеб, и воду, а Генрих всё ещё дожёвывал свой ломоть.

– Долго я буду ждать? – Мельников выхватил из рук Генриха чашку.

– Ну и подавись своей водой! – равнодушно бросил Генрих и с удовольствием затянулся сигаретой, которую ему чуть пораньше протянула женщина.

– Связать руки! – приказал Мельников, когда пленные докурили сигареты. Пленных связали, на закрытой двери щёлкнул замок.

– Ну, что, полегче стало? – спросил Генрих Пфайфера.

– Я умоляю вас, не надо их больше раздражать! – заскулил пропагандист. – Они и так на нас злы, а теперь ещё больше разозлятся.

– Это только начало, увидите как я буду вести себя на суде. А сейчас я попробую уснуть, советую вам сделать то же самое.

Генрих плечом пододвинул солому, устроился на ней и через десять минут спокойно спал.

Вечером снова всех по одному вызывали на допрос. Пфайфера и шофёра отпустили быстро, допрос Гольдринга длился значительно дольше. Он продолжался ровно столько, сколько потребовалось, чтобы окончательно уточнить детали намеченного плана. После допроса всем пленным завязали глаза, посадили, в машину и куда-то повезли.

Ехали долго вероятно, часа два. Наконец машина остановилась у какого-то строения. В темноте лишь неясно вырисовывались его контуры. Всех ввели в помещение и неизвестно для чего развязали глаза. Пленные видели сейчас не больше, чем тогда, когда на глазах были повязки.

– Шофёр, вы здесь? А вы, герр Пфайфер? А где же Бертина Граузамель? Меня беспокоит, что её отделили от нас. Может быть, выпустили?

– Вот именно! На ней эсэсовская форма, они её любят так же, как коричневый костюм штатских национал-социалистов, – мрачно сказал шофёр.

Пфайфер не то вздохнул, не то простонал.

– Майн герр, – тихо прошептал Генрих, – когда нас везли сюда, мне посчастливилось развязать руки, сейчас я развяжу и вам. Очевидно, это последняя наша остановка на пути к… смерти… Я попробую перехитрить её. Спустя, некоторое время я попрошусь по интимным делам во двор, когда меня выведут – попробую удрать. Если повезёт, сделаю всё возможное, чтобы спасти вас. Генрих развязал руки шофёру, потом Пфайферу. Тот дрожал всем телом.

– Если вам удастся бежать – они убьют нас без суда! – крикнул он и схватил Генриха за рукав. – Я не пущу вас, я не позволю рисковать нашей жизнью.

– Хватит вам ныть! – вмешался шофёр. Теперь, когда речь шла о жизни и смерти, он не выбирал выражений и совсем непочтительно схватил Пфайфера за плечи. – Мы теряем единственную надежду на спасение, а вы мешаете!

Он оттянул пропагандиста от двери и заткнул ему рот рукой. Генрих так же, как днём, в сарае, стукнул в дверь ногой.