Юрий Дольд-Михайлик - И один в поле воин

– Рано, Андре. Не имею права.

– Тогда надо инсценировать ваш побег. Я сейчас позову начальника штаба. Он мастер на такие трюки.

– Но он человек надёжный?

– Совершенно. За него я ручаюсь головой. Он ненавидит фашизм, умеет молчать и отчаянно храбрый, как все русские.

– Ладно. Вызовите его.

Через несколько минут на пороге появился знакомый Генриху маки́ в немецком мундире.

– Вот что, друг, мы поймали не того, кого надо, и сейчас должны исправить свою ошибку, но так, чтобы об этом знали только ты да я. Вначале познакомьтесь – это тот офицер, который приезжал ко мне в Ла-Травельса. И об этом знаем лишь ты да я. Широко улыбаясь, Мельников крепко пожал руку Генриха. Тот скривился.

– Больно? А глаз не болит? Не думал я, что это вы!

– Так этот синяк я получил от вас?

– От меня, – Мельников виновато вздохнул, взглянул на свой кулак и укоризненно покачал головой.

Объяснив свой план инсценировки побега, Андре Ренар вопросительно взглянул на своего начальника штаба.

– Единственный выход! А инсценируем всё так, что комар носа не подточит. Это я уже беру на себя. Только не покажется ли командованию дивизии и гестапо подозрительным, что из всех задержанных спасся лишь Гольдринг? Может, для компании выпустим девушку и шофёра? Пропагандиста, признаться, мне жаль отпускать.

– Бертину Граузамель! – даже подскочил Генрих. – Да вы знаете, с какой целью она послана во Францию и что она собой представляет?

– Мы ещё не допрашивали её, но я думаю, что женщину… – взглянув на Гольдринга, Мельников замолчал, потрясённый выражением его лица.

– Вчера, когда мы выехали, – произнёс Генрих раздельно, – я дал себе слово, что Бертина Граузамель не доедет до места своего назначения. И не называйте её девушкой, женщиной. Это эсэсовка, она приехала сюда с полномочиями установить в лагере спецрежим. – Генрих рассказал всё, что знал о Граузамель.

Мы будем судить её судом народа, – сурово сказал Андре Ренар. – Мельников, прикажи отделить её от мужчин и внимательно сторожить… А Пфайфером тебе придётся поступиться, этот пропагандист теперь не причинит много бед. Сами события агитируют теперь лучше слов.

Почти час просидели Андре Ренар, Пётр Мельников и Генрих Гольдринг, обдумывая план побега. Когда Генриха снова привели в сарай, он увидел лишь Пфайфера и шофёра.

– А где же фрейлейн Граузамель?

– На допросе, – ответил шофёр.

Пфайфер сидел, понурив голову, неподвижным взглядом уставившись в пол. Руки его, как и у всех пленных, были крепко связаны за спиной. Красная повязка с белым кругом и свастикой, словно тряпочка, моталась на рукаве. Очевидно, допрос лишил пропагандиста надежды на более или менее счастливый исход.

– Герр Пфайфер, я хотел призвать вас к мужеству и сказать, что никогда не следует терять надежды, даже тогда, когда у тебя связаны руки и завтра тебя ждёт суд маки́.

– Суд? Какой суд? – встрепенулся Пфайфер.

– А разве вам не сказали, что завтра утром всех нас будут судить партизанским судом?

Пфайфер, которого вопрос Генриха пробудил от апатии, снова понурил голову. Вся его фигура оцепенела.

– Как, по-вашему, герр Пфайфер, мы должны держать себя на суде? – Генрих подсел к пропагандисту.

– Всё равно, один конец. – Равнодушно, уже ни на что не надеясь, ответил тот.

– О нет, чёрт побери! Офицер армии фюрера должен умереть красиво. Я покажу им, как умирает настоящий ариец, и призываю вас к этому.

– Ариец не ариец, какое это имеет сейчас значение? А умирать? Разве не всё равно, как умирать?

– В своих речах вы призывали к другому. Так ведь?

– Трепать языком, конечно, легко, – зло бросил шофёр, – а мы, дураки, слушаем! Эх, мне бы сейчас кружку воды да сигарету в зубы, и тогда я, кажется, охотно проглотил бы и пулю маки́. Тем более, что вооружены они нашими же автоматами. Выходит, и пуля будет немецкой! – криво улыбнулся шофёр. Генрих поднялся, подошёл к двери и начал стучать в неё ногой.

– Тебе чего? – неприветливо донеслось со двора.

– Позовите начальника караула.

– Обойдёмся и без него.

Генрих снова забарабанил в дверь.

– Чего ты там толчёшься?

– Я буду стучать, пока ты не позовёшь начальника караула, – зло крикнул Генрих.

– Герр офицер, герр офицер! Оставьте, умоляю вас, испуганно шептал Пфайфер, – они нас убьют.

За дверью послышались шаги, щёлкнул замок, и на пороге появился Мельников в сопровождения ещё одного маки́.

– Чего тебе? – спросил начальник штаба.