Юрий Дольд-Михайлик - И один в поле воин

– Но они замучат Людвину!

– Они могут замучить Людвину, меня, тебя, кого угодно. Но всех они не убьют. А мы знали, на что шли, правда, девочка? Но это я так, на всякий случай. Я уверен, что всё будет хорошо. И я потанцую на твоей свадьбе.

Моника обняла Франсуа и крепко поцеловала его.

– Это тоже на всякий случай. За всё, что ты для меня сделал. И… и я хочу, чтобы ты знал – на меня ты можешь положиться!

– Я знаю… – голос Франсуа дрогнул.

Но как только Моника осталась одна, мужество покинуло её. Перед глазами возникало лицо Людвины, её стройная фигурка в модном светлом пальто, а рядом зловещие фигуры гестаповцев. Неужели нельзя спасти Людвину, неужели она погибнет от рук палачей?

Моника почувствовала, как холодная волна прокатилась по её телу. Нет, нельзя так сидеть, надо действовать. Прежде всего уничтожить все письма, ещё раз проглядеть фотографии, перебрать всё в сумочке. Ну вот, она купила в Бонвиле роговые шпильки, а они завёрнуты в рекламу магазина. Франсуа был прав, когда твердил, что каждая мелочь может привести к серьёзным неприятностям. Проездной билет в Бонвиль она уничтожила. А, впрочем, зачем ей это скрывать? Вероятно, её видели в поезде. А как отвечать, если спросят, где она останавливалась? У Генриха в номере. Ведь портье в гостинице пристально посмотрел на неё и, верно, запомнил. Можно будет сослаться на него. Надо предупредить Генриха, чтобы он молчал о том, что видел её с «кузиной». Она не будет объяснять ему, что и как, а просто скажет, что кузину арестовали, когда она приехала к Монике, и что это какое-то недоразумение… А что, если попросить Генриха спросить у Миллера о Людвине? Совершенно естественно, что её волнует судьба родственницы…

Моника вихрем влетела в вестибюль, снова поднялась на второй этаж в то крыло дома, где была расположена комната Генриха, и, не колеблясь, постучала в дверь.

– Что с вами, Моника? На вас лица нет, а руки, как две ледышки.

Генрих тоже побледнел, увидав девушку в таком состоянии. Моника, не отвечая, упала на стул. Горячие ладони Генриха сжимали её холодные пальцы. Они казались такими надёжными, эти крепкие руки. Довериться ему, сказать всю правду, он должен помочь ей спасти Людвину!

– Генрих, то, что вы сейчас услышите, я, возможно, не имею права вам говорить. Но я в безвыходном положении. Арестовали кузину, которую вы видели в Бонвиле. Тут, на вокзале. Она ехала к нам… ко мне. Каждую минуту могут арестовать и меня. Не спрашивайте почему и как! Если б это была моя тайна, я бы её вам доверила. Но я не могу ничего сказать. Что мне делать? Может быть, вы мне поможете? Генрих так сжал пальцы девушки, что она чуть не вскрикнула.

– Я сделаю всё возможное, Моника. И не буду вас ни о чём спрашивать. Кроме того, что поможет мне сориентироваться в этом деле. Но… в чём может заподозрить гестапо вас?

– Бонвиль, встреча с кузиной, если они узнали о моей поездке.

– О поездке они знают. Но я убедил Миллера, что вы ездили на свидание со мной, и он, кажется, поверил. Простите мне это признание. Но Миллер связывал вашу поездку и нападение маки́ на эшелон с оружием, и я должен…

Моника густо покраснела.

– Я вас понимаю. Спасибо, Генрих! В случае чего я могу сказать, что остановилась у вас?

– Безусловно. Но в тот момент, когда Курт передавал мне разговор с Фельднером, вас в номере не было. Запомните?.. А теперь, что касается кузины… Она может вас скомпрометировать?

– Уже одно то, что она ехала ко мне…

– Так, понимаю… Имя вашей кузины?

– Я не знаю, под каким она сюда приехала, но зовут её… – Моника с минуту колебалась, – я вам доверяю, Генрих, её настоящее имя Людвина Декок. Но если она назвалась иначе, вы должны забыть это имя.

– Можно сослаться на то, что из симпатии к хозяйке гостиницы я заинтересовался судьбой её родственницы?

– Нет, Людвина нам не родственница.

– Это осложняет дело. Но я всё-таки постараюсь разузнать. Хотя не уверен, что мне это удастся.

– Боже, неужели она погибнет и нет ни малейшей надежды на спасение? – простонала Моника. – Если бы дело касалось только меня, я сама пошла бы в гестапо и настаивала, требовала…

– Вы этого не сделаете, Моника! Условимся так: идите к себе и ждите. Абсолютно никуда не выходите, даже в ресторан. Я попробую разузнать, насколько серьёзные обвинения против Людвины Декок, и немедленно оповещу вас. Но запаситесь терпением, с Миллером мне надо встретиться в более или менее интимной обстановке, а сделать это можно будет лишь вечером. Договорились?