Рано утром меня разбудил орущий во весь голос немецкий солдат, который ехал на повозке по степи и пел какую-то песенку. «Майн либе! Майн либе!» — орал этот немец.
Было уже совсем светло, но солнце еще не взошло. Я подождал, когда проедет этот немецкий солдат, и слез со скирды. Впереди меня, далеко в степи, были видны две деревни. В одной из них жил Афанасий, но в которой — неизвестно. Я пошел наугад к одной из них.
По степи навстречу мне шли трое молодых парней, видимо, на покос, так как на плечах у них лежали косы. По росе далеко было слышно, о чем они говорят. Увидев меня, один из них сказал:
— Смотрите! Вон какая-то сволочь идет! Давайте задержим его и сдадим немцам.
«Вот это здорово получается, — подумал я, — иду по своей родной земле, а мои соотечественники хотят сдать меня гитлеровцам. Крепко же им гитлеровцы внушили свою психологию. А ведь совсем недавно эти юнцы учились в нашей советской школе. Как же мы их воспитывали, если фашисты успели перевоспитать их в течение нескольких месяцев оккупации». Но я не испугался этих парней, смело направился им навстречу, подошел к ним и спросил:
— Хлопцы, а в какой деревне живет Афанасий, ваш тракторист?
Услышав знакомое им имя, они сразу изменили ко мне отношение.
— А откуда вы знаете его? — спросил один из них.
— Спрашиваешь откуда, да я с ним позавчера из плена вернулся. Мы с ним остановились переночевать у его тетки, которая живет в соседней деревне на той стороне железной дороги. А вчера нам нужно было идти к нему домой, но мы случайно разошлись, вот я теперь ищу и его деревню, и его самого.
Они охотно рассказали, как найти деревню и дом Афанасия. Один из них даже проводил меня в нее.
Мы прошли с ним мимо здания молочной, там женщины сдавали немцам молоко. Увидев незнакомого им человека, рассматривали меня с большим любопытством и настороженностью.
Деревня, где жил Афанасий, шла вдоль широкой балки, которая тянулась с востока на запад. Зайдя в нее с северной стороны, парень показал на дом Афанасия, стоящий на южной стороне, и ушел от меня.
Я перешел по мостику небольшую, речку, которая текла по балке, и подошел к дому Афанасия. Открыв дверь, я увидел сидящего за столом Афанасия. Он завтракал. Мне бросилось в глаза, что он был помыт, в свежей, чистой, белой рубахе и что-то ел из сковородки, запивая молоком. Увидев меня, стоящего на пороге его дома, он даже не смутился и не пригласил меня к себе за стол, чтобы позавтракать вместе с ним. А также не предложил мне сесть на стул, который стоял рядом со мной у порога дома. Возмущенный его поведением, я сказал:
— Ну, что же ты, Афанасий? Даже знаться не хочешь со мной, с твоим товарищем, с которым ты столько провел тревожных дней в пути по оккупированной немцами территории. С человеком, который столько раз выручал тебя из беды.
Нисколько не смутившись, на мои обвинения Афанасий заявил:
— Знаешь, Владимир, когда я пришел с тобой к моей тетке, то она мне сказала, что наша местность несколько раз переходила из рук в руки. Дней десять назад здесь были русские, а теперь вот опять немцы.
— Ты сказал «русские», а почему не «наши»? Ты что же, не русский, что ли? — возмутившись, спросил я.
— Ну, наши, — замялся он и продолжил: — Так вот мне тетка сказала: «Ты не связывайся с этим человеком, а то он принесет тебе горе. Немцы всех расстреливают, кто у себя укрывает посторонних людей». Вот я и решил, что у нас тебе оставаться нельзя.
— Эх ты, Афанасий, лучше бы ты сразу мне сказал, когда еще мы были вместе у твоей тетки, что ты струсил. А я-то беспокоился за тебя и в поисках вчера чуть не попал к немцам в лапы.
— Ну, ты меня не разжалобишь. Попал бы ты к немцам в лапы, это твое дело. И вот что я тебе скажу, Владимир, вчера я заявил старосте, и тебя уже ищут.
Не успел он проговорить эти слова, как на пороге дома появился полицай, вооруженный карабином, а за ним староста, который, войдя в дом, спросил:
— Это тот самый, о котором ты мне вчера говорил?
— Да, это он, — подтвердил Афанасий, кивнув головой в мою сторону.
Повернувшись ко мне лицом, староста объявил:
— Согласно распоряжению местного немецкого коменданта вы арестованы, и мы вас сейчас отправим в районную комендатуру.
Не ожидая от Афанасия такого предательства по отношению к себе, я просто растерялся и не знал, что мне делать.
В это время Афанасий засуетился и, схватив со стола кусок хлеба и соленый огурец, сунул их мне в руку. Я машинально взял их и вышел во двор, где уже стояла лошадь, запряженная в повозку. Ошеломленный тем, что произошло, я безо всякого сопротивления сел в нее. Полицай, положив свой карабин на колени и взяв вожжи в руки, прикрикнул на лошадь, и мы поехали. Только тогда, когда мы выехали из деревни, я понял, что случилось со мной.
Читать дальше