Владимир Ильин - Партизаны не сдаются! Жизнь и смерть за линией фронта

Пока Шура разбирала повозку с нашим имуществом, мы с командиром решили обойти полуостров и оценить окружающую нас местность. Подойдя к перешейку, мы увидели искусственно насыпанный холм, на котором росли старые яблони и были остатки какого-то фундамента. По всей видимости, здесь когда-то стоял дом, а может быть, была усадьба какого-нибудь барина. Вид с холма был очень красивым. Я, восхищаясь этой красотой, сказал:

— Эх, если останусь живым после войны, то приеду еще раз сюда. Хорошо бы здесь построить дачу и отдыхать летом на лоне этой изумительной природы. Такая красотища! Как ты считаешь, командир?

— Действительно, красиво, только доживем ли мы до конца войны? — как-то грустно ответил мне Николай Агапоненко.

Погода стояла теплая, дождей не было, и мы не стали делать шалашей, а просто устроились на своих плащ-палатках и разных одеялах на ночлег прямо под сосной. Мы уже давно не спали под открытым небом, так как в последние месяцы все время жили в деревнях нашей зоны. Но я спал очень плохо и тревожно. Меня волновало, может быть, то, что так долго не возвращаются из разведки наши товарищи, а может быть, что-то другое.

На другой день утром пришел наш связной из штаба бригады и передал приказ от начальника штаба Руколя, чтобы командир отряда срочно прибыл туда на совещание. Со слов связного мы поняли, что штаб бригады переехал в одну из деревень на западную сторону озера Селява, так как деревня, где они находились, была полностью уничтожена накануне немецкой авиацией.

Оседлав свою рыжую кобылицу, командир, уезжая, приказал:

— Ну, комиссар, оставайся здесь за меня и, если что случится, принимай самостоятельное решение, а я поехал.

Прошло некоторое время после его отъезда, и я заметил, что Шура Пляц скучает, сидя на повозке, где еще лежало наше имущество. Я понял, в чем дело, и, подойдя к ней, сказал:

— Слушай, Шура, ты бы сходила к девочкам и помогла им варить обед, а то ведь надо будет кормить всех партизан отряда. Теперь мы уже не в деревне. Здесь хозяек нет и готовить обед для нас некому.

— Да я и сама, товарищ комиссар, уже думала об этом. Но мне как-то неудобно, мои подруги отвернулись от меня, и я осталась одна.

— Ты не беспокойся, все наладится. Иди к ним, и все будет хорошо.

Шура, посмотрев в мою сторону грустными глазами, встала и решительным шагом пошла в сторону наших девушек, где уже горел костер и что-то варилось в большом бидоне из-под молока. Проводив ее взглядом, я подумал, что трудно ей будет преодолеть свою гордость, но сделать это нужно.

Я уже хотел пройти по нашему лагерю и проверить, все ли в порядке, как в это время быстрым шагом подошел ко мне Франц и возбужденно стал докладывать:

— Товарищ комиссар, француз — фашист. Он хороший спортсмен. Предлагает бежать вместе с ним из нашего лагеря в германскую армию. Он бегает от одного берега к другому и ищет, где бы ему переплыть озеро. Сейчас он пошель в сторону нашего поста. Скорее идите туда. Я тоже пошель.

Я снял с повозки велосипед, вскочил на него и поехал к западной стороне полуострова, где был перешеек. Через несколько минут я увидел мелькающую среди деревьев высокую фигуру француза, медленно идущего в ту сторону, куда ехал и я. Я его нагнал и спросил:

— Вехин зи коммен?

Он отлично меня понял и, несколько смутившись, ответил:

— Их шпациерен. Дизе аллес гут.

— А, значит, гуляешь, и все здесь хорошо. Ну, ну гуляй! — А потом я ему приказал: — Шнелл арбайте нах кухе!

Подоспевшему к нам в это время Францу я приказал зорко следить за ним и не оставлять его. Одновременно я послал одного из партизан предупредить всех в отряде о возможно готовящемся побеге этого француза. Примерно через час ко мне прибыл связной из штаба бригады и передал приказ и мне явиться в штаб. «Что за чертовщина? — подумал я. — Там же находится командир отряда, а я-то зачем потребовался?» Но раздумывать было некогда, и я, оставив за себя в отряде Евсеева Егора, поехал туда на велосипеде.

Штаб был совсем рядом, в соседней деревне, километрах в трех от полуострова. Там я узнал, что командира бригады Гудкова вызвали в Штаб партизанского движения на Большую землю, и он улетел туда на самолете. За командира остался комиссар бригады Игнатович Ф. Л. Кроме того, в штабе бригады мне сказали, что все французы, которые были распределены по отрядам, сбежали, и после их побега тут же начались бомбежки всех деревень, где стояли наши отряды. «Ах вон оно что, — подумал я. — Вот почему и наш француз пытался бежать…» Увидев меня, начальник штаба Руколь Я. Ф. спросил: