В. Подзимек - На всю жизнь (повести)

Ободряющие слова директора школы сопровождали Шарку до самого выхода на площадь. Там будущая мама купила себе пакет апельсинов и отправилась домой. Переступив порог, она снова разволновалась: как же так, голос Гинека пролетел через столько километров, а она прозевала такой момент! Представила, какие теперь мрачные мысли терзают Гинека. Сразу, подумает, что врачи чего-то опасаются, если положили ее на сохранение. Как успокоить Гинека, как исправить то, что натворил болтливый язык Яндовой?

Шарка раздумывала над этим до самого вечера. С наступлением сумерек квартира казалась ей все теснее и теснее. Хотя три комнаты с просторной кухней соответствовали ее представлениям о современной квартире, здесь постоянно не хватало главного: ни через одну из дверей не прошел Гинек, он не мылся еще в прекрасной белой ванне, не выходил на балкон полюбоваться горной панорамой с выделявшейся горой Кленчак. Не похвалил или, наоборот, не отругал за мебель, покупку которой полностью доверил ей, не отдохнул в вольтеровском кресле, не походил босыми ногами по мохнатому мягкому ковру. Только проигрыватель да еще несколько вещей помнили Гинека…

Шарке пришла мысль прослушать, как она часто делала, его любимые пластинки, но через минуту она отвергла удобство кресла и красоту органной музыки. Она почувствовала, что ей надо на воздух, хоть на минуту выйти из дому, где у нее все валилось из рук, и подумать, что она завтра скажет Гинеку.

На улице похолодало. Мороз пощипывал лицо, ветер гнал под ногами свежую порошу. Холодный воздух освежил Шарку. Неторопливым шагом она направилась к железнодорожному вокзалу на противоположной стороне Борека. Из райцентра как раз подходил поезд местного сообщения. Издали он напоминал светящуюся змею.

Шарка перешла на другой тротуар. Она не хотела, чтобы случайный знакомый помешал игре, в которую она всегда играла, прогуливаясь по этим местам. Шарка представляла, что она идет к поезду встречать Гинека. Она развивала эту картину до мельчайших подробностей, чтобы потом заменить ее другой — как она ждет в зале аэродрома и гадает, через какие двери из таможенного отделения выйдет Гинек.

Из приятных размышлений ее вывел громкий смех на противоположном тротуаре.

Несмотря на слабое уличное освещение, она узнала Романа. Он вел, обняв за плечи, белокурое хохочущее создание: девушке могло быть немногим более двадцати лет, и она нисколько не походила на будущую роженицу, которую коллега Бенеш обещал представить учительскому коллективу весной, как только перевезет ее с ребенком в Борек.

Парочка не заметила Шарку. Занятые друг другом, молодые люди удалялись быстрым шагом. Шарка пошла за ними, испытывая огромное счастье оттого, что никто, кроме нее, не знает в Бореке, сколько она в свое время наревелась из-за Романа. Шарка была рада тому, что с первого дня его работы в школе между ними установились чисто деловые отношения: она ясно дала ему понять, что не желает возвращаться к их общему прошлому. И хотя Роман в школе обращался к ней на «ты» (как, впрочем, и к другим преподавателям примерно одинакового с ним возраста), молчаливое согласие между ними он уважал. И вообще он произвел на всех впечатление солидного, рассудительного человека, не похожего на того, каким его знала Шарка. Постепенно она даже стала верить, что в обители романтиков живет совершенно другой Бенеш и что эта квартира на самом деле оказывает на своих обитателей какое-то магическое воздействие. Однако теперь она снова увидела того прежнего Романа Бенеша, который несколько лет назад уходил от нее по яблоневой аллее, что рядом с институтским общежитием, и даже не оглянулся.

Она заторопилась домой, хотя понимала, что там ее никто не ждет. Но она знала, что одиночество ее только кажущееся. Она спешила, и скрипящий под ее ногами снег как будто напевал: «Я не одна, я не одна». А когда она проходила мимо костела, ей показалось, что из него льется органная музыка, любимое произведение Гинека, концерт для них, и только для них двоих.

Душан поставил машину перед домом и стал подниматься, придерживаясь за перила, по скользким ступенькам. От снега, оставленного на полу десятками пар сапог и ботинок, образовались грязные лужи. Душан устал. Последние дни были страшно напряженными. Голова его трещала, он чувствовал себя разбитым.

Поцеловав жену, он направился в ванную ополоснуть руки и проглотить таблетку от головной боли. За ужином он не вслушивался в болтовню Элишки о домашних и больничных делах и, не доев свою порцию, удалился в комнату, служившую ему кабинетом.