Леонид Золотарев - Люди без имени

Шахтеры и военнопленные наблюдали издалека. Сотни глаз были обращены на него, веселого кузнеца Николая. У многих к ремню пристегнуты финки его работы с подписью «Память Петсамо».

Офицер подошел к Солдатову вплотную.

— Да здравствует победа! Смерть палачам! Да здравствует Сталин! — крикнул Николай.

Офицер поднял руку с пистолетом, но выстрелить не успел. Николай собрал все силы и прыгнул в пропасть.

Леонид лежал на полу со смертельно бледным лицом, когда в склад забежал Гаврила Быков.

— Уйди, Гаврила, ты можешь погубить себя, — чуть слышно проговорил Леонид.

Размахивая руками, со слезами на глазах, Гаврила побежал к подъемнику. Он должен был следовать с группой Леонида, но его задержал мастер во время подготовки взрыва в забое.

Гаврила думал задушить шведа, но боязнь сорвать побег, удержала его.

Немцы столпились перед пропастью, смотрели туда, куда бросился Солдатов.

Беспощадное мщение врагу — вот, что было в сознании Гаврилы Быкова. Он вспомнил, что о нем могут подумать нехорошее, когда товарищи погибали, он отсиживался в шахте.

В доказательство того, что он в шахте остался не по своей вине, Гаврила заграбастал своими длинными руками сколько мог немцев и толкнул их в яму. Его пытались схватить. Он отбивался. Перед ним оказался мастер Кола, который бросился к русскому, но просчитался, понадеясь на свою силу. Зная, сколько несчастий и обид нанес он русским, и больше всего Леониду, Гаврила схватил его и, приподняв над головой, как ребенка, бросил в пропасть и прыгнул туда сам.

Леонид долго лежал в забытьи и не знал, что произошло наверху. Когда открыл глаза, перед ним стоял мастер-швед.

— Вот то, что последовало дальше, — с трудом выговорил Леонид.

Мастер понял: половина бригады русских его смены ушла на родину.

— Борьба окончена, — сказал он, и распорядился отправить русского в барак.

Барон-лейтенант Пуронен отказался выдать Леонида немцам не потому, что был к нему расположен, а потому, что не хотел ввязываться в историю и брать на себя ответственность, ожидая нового начальника.

Восьмой лагерь в Петсамо — Никеле, как и другие лагеря Финляндии, не были похожи на немецкие лагеря смерти Освенцим, Майданек или Бухенвальд. Это были обыкновенные трудовые лагеря. Несмотря на это расстрелы военнопленных, издевательства, пытки и смертность людей были настолько велики, что финское правительство забило тревогу и начало спешно заменять начальников лагерей, отличавшихся жестокостью к русским, лицами, не причастными к лагерям военнопленных — фронтовиками.

Вновь прибывший начальник не знал, как поступать. Он был новым человеком, познакомиться с жизнью лагерей не успел, получив назначение сразу с фронта. Совета старый начальник ему не дал. Не зная, что предпринять с русскими, запросил штаб северных лагерей.

Начальник северных лагерей, лейтенант Холм, суровый на вид офицер, отличавшийся строгостью и требовательностью к пленным и подчиненным по службе, был справедлив и ненавидел немцев, хозяйствовавших на финской земле, ответил шифровкой: «Паасикиви в Москве. Ожидаются большие перемены. Измените отношение к военнопленным в лучшую сторону. Разъясните, примите меры к недопущению побегов и обеспечьте безопасность пленных. За каждого персонально ответственность несете вы».

Вечером пьяный начальник выступил перед русскими. Язык еле ворочался, но из несвязной речи можно было уловить один смысл — скоро окончание войны. Затем он пришел к раненному и предложил ему закурить. Леонид кивком головы отказался. Рана была не тяжелая: пуля прошла грудь навылет, не задев легких, но отсутствие надлежащего медицинского ухода и лекарств, слабость истощенного организма приковали его к постели. Товарищи старались ему помочь, приносили папиросы и все лучшее, что доставали на производстве.

Перемена в событиях и жизни Финляндии больше всего ощущалась по изменившимся отношениям к военнопленным со стороны охраны, рабочих и мастеров. Солдаты перестали драться и бить русских, не обращали внимания на поведение военнопленных и занимались своими делами. Рабочие собирались в группы, беседовали между собою больше, чем работали. Мастера (как было раньше) не подгоняли в работе, не угрожали, а заискивающе любезно предлагали приступить к своим обязанностям и виновато улыбались, когда в ответ слышали грубость со стороны рабочих. Немцы враждебно посматривали, когда мимо них проходили колонны русских.