Иван Исаков - Неистребимый майор

В свою очередь, это послужило своеобразной подготовкой, без которой вряд ли можно было совершить подвиг, связанный с еще одной телеграммой в жизни Чухновского (и его экипажа в лице Страубе, Алексеева и Федотова).

Я говорю о спасении в 1928 году группы Мальмгрена. Весь мир тогда облетела радиограмма, переданная с самолета «ЮГ-1», который потерпел аварию во время поиска пострадавших и теперь сам нуждался в помощи: «…Обнаружили Мальмгрена… координаты… ледовая обстановка… Считаю необходимым, чтобы „Красин“ немедленно шел на спасение Мальмгрена. Чухновский».

Вот теперь я отвечаю на вопрос о педагогичности.

Подумайте только, ведь он поднимался в воздух на необлетанном трехмоторном «ЮГ-1», погруженном в заводских ящиках на палубу ледокола и позже собранном кустарным образом в полярных условиях, прямо на льду. Взлетал Чухновский с ледовой площадки, наскоро приготовленной экипажем «Красина», причем взлетал на этом типе машины первый раз в жизни!

Лично я считаю, этот вылет под пристальным взором всего мира был куда рискованнее, чем описанный перелет на «девятке».

Вот это был риск! Благородный риск!

На карте стояла не только жизнь самого летчика или новой машины. На карте стояла жизнь группы аэронавтов, бедствовавших в полярных льдах. На карте стояла жизнь экипажа «ЮГ-1». На карте стоял авторитет Советского Союза — хозяина Полярного бассейна!

Вот мой ответ на вопрос о педагогичности рассказов о пролете Чкалова и перелете Чухновского.

В конечном счете решает идея, замысел, цель, ради которой люди идут на риск, если эти люди предварительно рассчитывают все то, что поддается анализу и расчету, оставляя какую-то долю на… Николу Чудотворца. Но эту «долю» знает только тот, кто идет на риск.

После короткой паузы, в течение которой чувствовалось, что пролетел ангел согласия, дружбы и даже радости по поводу услышанного, последовал вопрос того, кто с легким налетом цинизма воспринимал все на свете.

— Благодарю вас. Действительно, об истории с «девяткой» слышу впервые, хотя я служу на Балтике с тех времен, когда на флоте еще не было никакой авиации. Помню и первую жертву — лейтенанта Ваксмута, разбившегося в ноябре тысяча девятьсот тринадцатого года под Либавой. Сейчас, после вашего рассказа, вся эпопея с группой Мальмгрена выглядит в новом свете. И все же я позволю себе задать вам один вопрос.

— Я знаю ваш вопрос! — досадливо поморщился Стах, — Но поскольку вы его ставите, придется отвечать… Так вот, прилет Чухновского в Ораниенбаум задним числом в какой-то мере оправдан. Если же его «девятка» не дотянула бы до Рамбова или позже он не получил бы «Ю-20», то Чухновский был бы признан полностью виновным и просидел бы на гауптвахте или в более приспособленном для ареста помещении долгое время.

— Но вы обошли вопрос об оценке его вторичного вылета на «М-9», когда для того не было абсолютно никакой необходимости. Как оформить разборку списанной машины, могли решить между собой начальники дивизионов. В то же время риск обратного перелета был больше, чем в первом случае.

— Отмечаю в вас задатки критического мышления, с чем и поздравляю. — Обращаясь ко всем присутствующим, Стах продолжал как будто бесстрастно, но знавшие его улавливали оттенок досады, смешанной с печалью. — Я изложу фактическую сторону, заранее оговорив, что лично понимаю Бориса, хотя публикацию объяснения причин обратного перелета на Гутуевский остров считаю непедагогичной… Что же касается более глубокого анализа душевных или практических побуждений, толкнувших Чухновского на повторное ЧП, предоставляю это каждому из вас, потому что при опросе летчика он после длительного молчания смущенно заявил: «Ни у меня, ни у механика не оказалось денег на железнодорожные билеты до Петрограда… Как-то не подумали перед вылетом… А занимать даже мелочь у этих людей не хватило сил». Всё! Всё, если не считать строгого выговора, которым ограничился я, включая его в список безлошадных первой очереди… На этом импровизированное собеседование на тему «Из истории отечественной гидроавиации» закончено. До завтра!

Закончив рассказ, автор считает уместным сделать небольшое добавление.

Прогуливаясь по Москве где-нибудь около Суворовского бульвара, читатель может встретить не очень бросающуюся в глаза фигуру живущего поблизости москвича. Вместо сияния ореола вокруг головы — лысина.

Вместо золотого панциря — кожаный реглан. Нимбы, звезды, ордена и почетные медали многих стран и расцветок скучают в ящике стола.