Иван Исаков - Неистребимый майор

Еще через минуту произошло новое необычайное событие — вернее, метаморфоза.

Только что работавшая техническая комиссия исчезла.

Вместо нее за теми же столами заседал трибунал. С суровым председателем, строгими специалистами-экспертами, мрачными свидетелями обвинения и с непременным секретарем.

От обычного этот трибунал отличался тем, что почти все члены считали себя прокурорами и наперебой, на высоких нотах изощрялись в квалификации обвинения.

Не совсем обычным было также количество и позы присяжных заседателей.

И вовсе отсутствовала защита.

Наконец, не было никакого порядка, так что нарушение процессуальных норм Уголовного кодекса могло бы служить основанием для обжалования всего процесса и отвода всех прокуроров. Но этого некому было сделать, так как сам обвиняемый в этот момент вел злополучное произведение купца Щетинина по прямой на небольшой высоте, с каждым мгновением удаляясь от грозного судилища.

Сперва затихли несносные звуки.

Затем темные очертания лодки с шлейфом из дыма постепенно превратились в расплывчатое серое пятно.

Наконец вовсе исчезло и это пятно. Так, как будто его и не было.

А может, и действительно не было?.. Бывают же миражи даже на Балтике.

В другой раз рефракция поднимает на небо не только лайбы, но и целые острова, а другие атмосферные фокусы скрадывают маяки и знаки, когда в них особенно нуждаешься.

К сожалению, нет! Не мираж!

Даже если бы все присутствующие хором заявили, что они явились жертвой оптического обмана или галлюцинации, капли на лысине председателя начисто опровергали такую версию.

— Да как он смел? — явно запоздало и уныло твердил председатель. — Ну пусть сам сумасшедший! Но как он смел вынудить механика рисковать жизнью?

Председатель хотел уже повторить этот вопрос в полный голос с расчетом на всю аудиторию, как вдруг из плотной группы авиамотористов и механиков послышался спокойный и раздумчивый голос:

— С таким человеком любой из нас хоть на полюс сам полетит!

— Ничего не понимаю!.. Какое-то массовое помешательство.

Господи! Что сделалось в душе у председателя!

И злоба, и возмущение, и неловкость перед окружающими, и, может быть, в какой-то степени беспокойство за жизнь Чухновского. Но главным образом — бессилие.

Да, абсолютное бессилие что-либо предпринять, сделать или хотя бы что-нибудь скомандовать.

Сияние балтийского летнего дня мельчайшей невидимой сеткой слепило глаза, притупляя старческий взгляд, упиравшийся в нежную дымку и серебристую рябь чешуек, покрывавших залив.

Не только настроение — даже аппетит был испорчен бесповоротно.

Вконец расстроенный, обозленный, порывисто дышащий старик, еще полчаса назад торжественный и авторитетный, сейчас стоял, прислонившись к столу, и смотрел в направлении, по которому скрылся «этот сумасшедший».

Смотрел — но ничего не видел.

Странное дело, он понимал или скорее чувствовал, что все стоявшие за его спиной смотрят не в сторону Петрограда, а на него. Как бы ждут его резюме, последнего слова или реплики, завершающей этот необычный эпизод.

Понимал, однако никак не мог собраться с мыслями и сделать какой-нибудь жест или изречь «слово», приличествующее ему как старшему.

И вдруг, как бы выручая председателя, обрывая общую неловкую паузу, из-за ангара показался взъерошенный механик, который бежал прямо на председателя и тоном крайнего и искреннего возмущения, задыхаясь, выкрикивал:

— Сумка! Моя инструментальная сумка!

— Ничего не понимаю! Какая еще сумка?

— Дак моя! Собственная!.. Можно сказать, годами собирал. На ночь под подушку клал… — размахивая руками, в ажитации продолжал орать хозяин собственной сумки.

Обрадованный случайной разрядкой, председатель демонстративно отвернулся от той части света, в которой растворилась «девятка», и обратился к военкому тоном вновь обретенной солидности:

— Попрошу вас разобраться… Уверяю, что я абсолютно ничего не понял.

Из последующих расспросов сразу выяснилось что военком кое-что знает.

Пока шло оформление списания самолета, хозяйственный авиамоторист второго отряда присмотрел на «М-9» почти новенький масляный насосик. Сбегав за инструментальной сумкой, он попросил дружков перетащить гидросамолет при помощи фалиня и отпорных шестов за ангар, к старому спуску. Поскольку такой маневр входил в расчеты Чухновского, его механик охотно помогал ораниенбаумцам.

Но отсоединить насосик так и не пришлось, так как не успел механик разложить свою сумку на сиденье летчика, как появился военком, запретивший «распатронивать старуху».