Станислав Олейник - Тени прошлого

— Именно так, — кивнул Петров-младший. Тетрадь лежала в ящике рабочего стола папы. Он, в принципе никогда ее и не прятал. Папа всегда говорил, что в каракулях, которые там, никто никогда ничего не поймет. Даже я, как и папа, ученый химик, один раз с его разрешения взял тетрадь, но как, ни бился, ничего понять не мог…. Просто удивительно, кому она могла понадобиться, если там, простите, в этих каракулях, сам черт ногу сломит.

— А вы спрашивали его, о чем там идет речь?

— Спрашивал, — усмехнулся Виктор Иванович. — Но папа тогда просто рассмеялся, и сказал, когда придет время, тогда все расскажет. Он говорил, что о его работе знает только «заказчик», который, после распада СССР, просто о нем забыл.

— А кто «заказчик»?

— По-моему, он как-то сказал, что это какая-то спецслужба.

— Вы помните, как выглядела эта тетрадь?

— Да. Общая тетрадь в коленкоровом переплете на восемьдесят страниц.

— Вы рассказали сотруднику прокуратуры, Мохову, о пропаже тетради?

— Нет.

— Почему? — удивленно поднял брови Васьков.

— Ну, как вам сказать…. Вел он себя, ну скажем прямо, по-хамски, что ли…

— Хгм, — только и хмыкнул Васьков, но от уточнений решил воздержаться.

— Да, вот еще что я ему рассказал, — Петров достал из пачки новую сигарету и прикурил. — Отец в последнее время, ну, где-то, примерно за месяц до трагедии, стал замечать, что за ним следят…

— За месяц? — переспросил Васьков. — А вы, как об этом узнали?

— Понимаю, понимаю, — улыбнулся Виктор Иванович и, пригубив чашечку с кофе, пояснил: «Я регулярно звонил папе, интересовался о самочувствии, проблемах. Как-никак он был один…. Вот он и сообщил тогда, что уверен, что за ним кто-то следит».

— Он что, заметил за собой наблюдение?

— Нет. Он сказал, что чувствует, что за ним следят…

— А как это воспринял следователь Мохов, которому вы об этом рассказали?

— А, этот? Так он просто рассмеялся, сказал, что это обыкновенный, для возраста папы, старческий маразм.

— Еще такой вопрос, Виктор Иванович. Вы не можете объяснить, почему у папы не было друзей? Конечно, я понимаю, ликвидация научно-исследовательской лаборатории, прекращение исследования, наверное, все это отложило на него какой-то отпечаток? Он что, никому не доверял?

— Да, он не доверял людям…

— Никому?

— Ну, почему же…. Доверял маме, мне…. Но о работе, ни ей, ни мне, никогда ничего не рассказывал. А доверять, кому-то, как себе, — улыбнулся Петров, — он доверял, пожалуй, только одному Мальчику. Это такса у него была, которая ему помогала проводить эксперименты. Мальчик был ему не просто помощником, но и старым другом. Мальчику уже было, для его собачьего возраста, довольно много лет…

— Понимаю, — кивнул Васьков, — он скрашивал ему одиночество.

Моросил мелкий дождь. Бросая настороженный взгляд на темнеющий горизонт, который в любое время мог разразиться ливнем, Васьков поспешил к своей машине. Он поправил во внутреннем кармане диктофон, на который была записана беседа с Петровым — младшим, и забрался в кабину.

— Интересно, — усмехнулся он, — был бы Петров с ним откровенен, если бы знал, что разговор пишется. И сам же себе ответил: «Наверное, да. Он заинтересован в поимке убийцы отца.

Но, увы…. Беседа остается только беседой. Все материалы уголовного дела по факту убийства старика-химика у него забрали. Теперь им занимается городская прокуратура. Как все получилось? Да довольно просто. Утром его вызвал к себе начальник Управления, и, кивнув на сидящего, на стуле, знакомого ему следователя по особо важным делам городской прокуратуры Мохова, коротко сказал: «Дело передай им». И все, никаких разъяснений…. А зачем тогда пошел на встречу с Петровым-младшим? А потому, что назначил ее еще вчера, а отменять назначенные встречи, было не в его правилах. Не позволяла чисто человеческая этика. И, конечно же, не последнюю роль сыграл и чисто профессиональный интерес.

О том, передавать, или нет запись беседы Мохову, он пока не решил.

Дождь, похоже, разошелся не на шутку. Лобовое стекло было располосовано такими потеками, что с трудом различались и спешащие человеческие фигуры, и смутные контуры пробегающих мимо машин.

Через двадцать минут он уже был у себя в кабинете и заваривал крепкий чай.

Калинник позвонил ему к концу рабочего дня. Договорились встретиться через час, и ровно через час сидели за «своим» столиком, в «своем» кафе на набережной.

— Как всегда? — поздоровавшись, спросил появившийся перед столиком официант.