Анджей Мулярчик - Катынь. Post mortem

– Ты должна быть ей благодарна за то, что она помогла тебе, – произнесла Буся. Она раскладывала на столе карты.

Анна нетерпеливо пожала плечами.

– Ей эти бумаги нужны только для того, – Анна постукивала ногтем по столу в такт произносимой ею фразы, – чтобы подтвердить, что она вдова, и иметь возможность соединиться с другим человеком.

Ника услышала в голосе Анны прокурорский тон. Она, как обычно, внутренне бунтовала против подобных безапелляционных приговоров.

– Ты осуждаешь ее за это? В конце концов, каждый нуждается в ком-то, кому он сам нужен.

Ника буквально физически ощутила тяжесть взгляда, которым мать смотрела на нее, она подумала тогда, что, верно, мать мысленно задает себе вопрос, не относится ли последняя фраза к ее дочери и тому знакомому парню. Анна, вероятно, хотела понять, что имела в виду Ника, поэтому на всякий случай Ника продолжила, говоря о ситуации вдовы ротмистра:

– Как долго человек обязан хранить верность отсутствующим? И вообще, обязан ли?

– Тем более хранить верность именно им.

Когда прозвучали эти слова Анны, Буся застыла с картой в руке. Она смотрела из-под очков, как внучка прореагирует на слова матери. Ника пожала плечами и встала из-за стола.

– Мне всегда казалось, что Антигона упивается своим несчастьем. И наша учительница, госпожа Фридрих, признала мою правоту, когда я написала так в своем сочинении. Ведь есть люди, которые обожают быть в отчаянии.

Ника думала, что Анна возвысит голос, что отругает ее за глупые замечания, но мать лишь сказала вполголоса, обращаясь скорее к себе, чем к кому бы то ни было:

– Если не это отчаяние, то может ли быть какое-то иное доказательство того, что я человек?

И тогда они услышали, как шлепнула карта о поверхность стола, и Буся взволнованно воскликнула:

– Вот! Смотрите! Рядом с королем червей лег туз! Это знак. Приближается тот, кто вернет все назад!

Он пришел уже на следующий день…

На следующий день Анна, получив у Филлера выходной, с папкой документов, касавшихся Анджея, отправилась в городской суд. Шел дождь, и Буся нервничала, что у Анны дырявый зонтик.

Около десяти утра позвонили в дверь. Ника была еще в старом растянутом банном халате, выйдя из ванной, она как раз вытирала полотенцем мокрые волосы.

На пороге стоял высокий мужчина с напряженным, каким-то волчьим выражением лица. На нем была плащ-накидка, с которой стекала вода. Он отдал честь, приложив два пальца к козырьку полевой фуражки.

– Полковник Ярослав Селим. Могу ли я видеть жену майора Филипинского?

– Она только что ушла.

– Надолго?

– Она пошла в городской суд. Может быть, вы подождете маму?

Нет, нет, он не может ждать. Ему надо кое-что передать госпоже майорше, а есть такие дела, которых не следует откладывать, так что будет лучше, если он поищет ее в суде.

– Вы ее знаете? – Ника была явно удивлена, когда полковник утвердительно кивнул в ответ.

– Я ее узна2ю, панна Ника. Простите, – поправился он, – панна Вероника.

Когда он говорил это, его измученное лицо смягчалось теплым взглядом светлых глаз. Он окинул взглядом всю фигурку девушки. Ника смутилась из-за своего вида. Машинально она коснулась родинки на щеке.

– Откуда вы знаете мое имя?

– Вы выросли и стали красивой барышней.

Он козырнул, натянул капюшон брезентового плаща и стал спускаться по лестнице. Ника провожала его взглядом: кем был этот человек, который не только знал ее имя, но знал и ее уменьшительное имя, который к тому же утверждал, что узна2ет Анну? Что за дело, которое не терпит отлагательства, привело его сюда?

– Кто это был? – из коридора донесся голос Буси.

– Какой-то полковник.

– Это от Анджея! – В голосе Буси прозвучала непоколебимая уверенность. – В какой он был форме?

– С «вороной» на фуражке.

– Это он! – Буся схватила внучку за руки и стала их трясти. – Что он сказал?

– Он говорил со мной, называя меня «панна Ника». Откуда он меня знает?

В это время Ярослав Селим уже стоял в воротах дома на противоположной стороне улицы и, глядя на окна квартиры Филипинских, вынимал из кармана пачку папирос «Свобода». Закурив папиросу, он затянулся с жадностью тонущего человека, который пытается судорожно схватить глоток воздуха. Взглянув на часы, решительно зашагал, разбрызгивая лужи офицерскими сапогами.

Анна шла по узкому коридору, вдоль стен, вдоль грязных окон. Под мышкой она держала сумочку, в руке мокрый зонтик. Она старалась не вдыхать в легкие этот спертый воздух, в котором странно смешались запахи лежалой бумаги, мокрых тряпок и затхлой одежды. В узком коридоре ей приходилось протискиваться мимо группок людей, стоявших, обратившись лицом друг к другу, так близко, чтобы даже обрывки их разговоров не могли быть услышаны вне этого круга заинтересованных. Постоянно приходилось уступать дорогу чиновникам с кипами бумаг и со стеклянными взглядами, как будто им было велено не замечать просителей.