Анджей Мулярчик - Катынь. Post mortem

И тогда раздался звон колоколов с башни Мариацкого костела. Поначалу колокола робко, как бы вполголоса охнули, но через минуту их густой, могучий звук разнесся над Рыночной площадью, разливаясь по всем улицам.

Этот колокольный звон, словно пытавшийся заглушить беспорядочный хор человеческих голосов, сумасшедшую стрельбу и хлопанье крыльев испуганных голубей – все, что творилось сейчас вокруг нее, было симфонией конца войны. Ее подхватил какой-то парень и начал кружить в сумасшедшем танце. Она ощущала на своих плечах его сильные руки, все вокруг вертелось в вихре, пока у нее вдруг не закружилась голова и она не выпустила из рук портфель. Ника, осев на колени, хотела его поднять, но парень оказался проворнее, он уже держал в руках ее портфель, и, когда их лица сблизились, он притянул Нику к себе и поцеловал прямо в губы. Ника оттолкнула его, в возмущении хотела вырвать свой портфель, крикнуть ему прямо в лицо, что это хамство, что это недопустимо, но не успела, так как парень улыбнулся ей как-то озорно и как будто даже чуть беспомощно.

– Конец войне! – когда Юр это произносит, он в самом деле взволнован. – Сегодня мы все вместе и все можно!

И вдруг она увидела, как блеснули его глаза, он поднес палец к самому ее лицу и сказал, будто действительно нашел свою судьбу:

– Да! Это вы! Я вас видел в театре. – Его палец потянулся к родинке на левой щеке Ники, и, пытаясь перекричать мощный звук колоколов, Юр признался ей, что когда-то цыганка ему нагадала, чтобы он, как король Попель, остерегался мышей. [4]

Мелькнула его белозубая улыбка, он хотел еще что-то сказать, но в эту минуту звучание колоколов перекрыл топот копыт. Прямо на них неслись дрожки, в которых сидели два пьяных советских солдата. Они взметнули вверх автоматы и пустили очередь. Ника от неожиданности съежилась, и тогда Юр, посмотрев на нее, произнес с забавным превосходством мужчины-партизана:

– Вижу, что вы барышня необстрелянная. Хуже нет бояться своего страха!

Ника вырвала портфель из его рук и бросилась бегом в сторону улицы Шпитальной. Звук колоколов буквально прижимал ее к земле.

Тоненькая, как иголка, кисточка погрузилась в бутылочку с тушью. Анна приложила к глазу увеличительное стекло и склонилась над старой фотографией. Она сидела сгорбившись за небольшим секретером, фанерованную поверхность которого защищал лист упаковочной бумаги, поверх этой бумаги лежала старая, порыжевшая от времени фотография. Размытый профиль мужчины, подбородок которого упирался в жесткий воротник мундира, увиденный в увеличительном стекле, сначала расплылся как в тумане, и только потом, когда Анна склонилась над ним еще ниже, изображение сделалось настолько резким, что можно было разглядеть на погонах мундира три звездочки. Острие кисточки сначала зависло над глазом капитана. Каких-то три едва заметных движения, и левый глаз стал более выразительным. Анна снова окунула кисточку в тушь и занялась бровью, а потом вторым глазом. Капитан теперь смотрел на нее как на кого-то знакомого.

В этом контакте с незнакомыми прежде лицами, которые в процессе ретуширования становились распознаваемыми, было для Анны нечто интимное. Словно завязывалось близкое знакомство с кем-то, о ком мы мало знаем. Ведь когда владелец фотоателье пан Филлер поручал ей ретушировать фотографии, он не всегда сообщал информацию о тех, кто был изображен на этих снимках. Поэтому Анна про себя, мысленно, называла их: «Пан капитан, который любил жирное» или «Поручик холостяк с голодными глазами»…

Сколько таких знакомств она уже завела, вглядываясь в снимки через увеличительное стекло! Иногда она знакомилась с их судьбами ближе, когда женщина, отдававшая фотографию на ретуширование, готова была рассказать историю всей своей жизни и любви, соединившей ее с этим человеком в военной форме. Ибо преимущественно это были фотографии военных.

Анна как раз прорисовывала кисточкой позумент на воротнике капитана, когда из-за окна до нее донесся звон колоколов. Бьют тревогу или звонят во славу кого-то. Анна осторожно отложила кисточку, чтобы не испачкать поверхность секретера, и открыла окно. В заставленное мебелью помещение вместе с ритмичным звуком колоколов ворвался теплый майский воздух. Анна оперлась о подоконник, закрыла глаза и позволила легкому ветерку расчесывать ее длинные каштановые волосы…

Когда раздались выстрелы, в дверях гостиной появилась взволнованная Буся, как обычно, в черном платье.