Александр Воинов - Память сердца

…За окном вспыхнули уличные фонари. Яркими светлыми пятнами мерцали окна. Из-за стены доносилась музыка.

— Как вы прожили все эти годы, Елизавета Никитична? — спросил Андрей.

Она ответила не сразу, собираясь с мыслями.

— Да как?.. Все время здесь, в Москве… В самые трудные дни наш госпиталь оставался на месте. Года два я жила там, при госпитале. И от того, что была всегда занята, было легче. В свободные минуты прибегала домой, чтобы посмотреть, нет ли писем в почтовом ящике. Но писем не было…

— В декабре и январе мы были в больших боях…

— Но я-то этого не знала. Я думала, что вы, мои мальчики, уже погибли. Старалась прогнать от себя эту мысль. Не могла с ней жить… Однажды ночью я проходила по палате тяжелораненых. Вдруг кто-то позвал: «Мама, мама!..» Я бросилась к той койке, на которой лежал раненый, — ну тот, что позвал меня. Он бредил. Нет, это был не Мишенька. Помню, я не удержалась и заплакала здесь же, у его кровати. К счастью, никто не видел моих слез. Врачу нельзя плакать при больных!..

Елизавета Никитична помолчала, потом с благодарностью положила свою руку на руку Андрея.

— Спасибо тебе, Андрей. Ты так поддержал меня своими письмами… Только, когда я уже точно узнала, что Мишеньки нет, — мне не захотелось жить. К чему, если нет сына, которого я растила, рядом с которым мечтала провести свою старость? В эти дни я спасла жизнь одному лейтенанту. Он погибал от голода. Осколок гранаты пробил ему желудок. Я сделала сложную операцию, и он стал поправляться. У лейтенанта на Украине погибла семья, но он не хотел умирать. Он умолял: «Доктор, вылечите, я еще пригожусь!..» И тогда я подумала, Андрей, что и мне пока нельзя умирать, раз я еще могу пригодиться… Ну, а теперь я вышла на покой…

— Пора вам и отдохнуть, — сказал Андрей.

— Нет, не о такой старости я мечтала… Я ужилась бы с любой невесткой. Нянчила бы своих маленьких внучат.

Она прижала к глазам платок и беззвучно заплакала. Плечи ее вздрагивали.

— Елизавета Никитична, дорогая, не плачьте. Я всегда буду с вами, — горячо сказал Андрей.

В кармане его гимнастерки лежал маленький тугой сверточек. Андрей вынул его и бережно развернул. Сверкнула кроваво-красная эмаль.

— Вот орден Михаила…

Елизавета Никитична быстрым движением положила орден перед собой.

— Спасибо, — сказала она. — Спасибо, что ты сохранил его, Андрей. — Она разглядывала орден так пристально, словно он был совсем иным, чем тот, который носила она сама. — Как же он попал к тебе?

— Михаил отдал его, когда мы прощались.

— Перед смертью?

— Нет, когда я уходил.

— Ты уходил, а он оставался? — быстро спросила она и пристально посмотрела на Андрея.

Андрей ответил не сразу: разговор начался, сделан первый шаг.

— Может быть, мы потом поговорим? — тихо спросил он.

— Нет, нет, — настойчиво сказала она. — Я хочу знать…

— Да, Михаил оставался, — сказал он. — Это было тогда, когда мы после сильных боев под Новгородом попали в окружение. Командир полка и начальник штаба были убиты, я стал во главе всей группы.

— Михаил был с тобой?

— Да. Я все время поддерживал связь с ним. Но он находился при своей роте. Потом…

— Что было потом?

— Немцы сжимали кольцо. Вы понимаете, Елизавета Никитична, что с нами было? В кольце с каждым часом все больше убитых и раненых. Наконец, на триста боеспособных оказались сто истекающих кровью людей. Офицеров осталось всего семь человек. Нужно было выбирать между смертью и возможным спасением, если удастся прорваться через кольцо. Мы долго искали место… Михаил держался хорошо. Он все время писал мне, что нужно прорываться, — Андрей взглянул в лицо Елизаветы Никитичны — она напряженно смотрела на него, вслушиваясь в каждое слово.

— Мишенька не боялся? — переспросила она.

— Нет, может быть, он и боялся, как все, кому грозит смерть, но он оставался командиром. И никто из его солдат не побежал.

Елизавета Никитична вздохнула и откинулась на спинку стула. Андрей продолжал:

— Решено было ночью сбить боевое охранение немцев и по болоту выйти к своим. Это был риск! Немцы могли нас утопить в трясине. Но смерть все равно была неизбежна, и мы решили идти… Я сказал, Елизавета Никитична, что оставалось семеро командиров. К тому времени, когда начали осуществлять прорыв, трое из них были уже ранены. И раненых бойцов тоже стало, конечно, больше. Раненые усложняли положение, но бросить их мы не могли. Тогда решили: нужно оставить заслон, который бы отбивался от немцев, пока основной отряд, неся раненых, будет пробираться к своим. Я не хотел никого назначать. Вызвалось больше сотни бойцов, а командиры — все до одного. Оставили пятьдесят солдат. Командовать ими хотел сам, но офицеры запротестовали: я должен был командовать основным отрядом. Тогда я спросил — кто же останется? Опять вызвались все. Одним словом выбирать командира заслона пришлось мне самому.