Федор Галкин - За рычагами танка

— Зря пошел в огонь, мог бы и переждать, пока обстрел кончится, и никто бы его не обвинил, — дрожащим от волнения голосом проговорил Волков.

— Разве он обвинения боялся? Задачу неполностью выполнить боялся, честно воевал. Похоронить бы его, товарищ комбат, надо по правилам воинским.

— Конечно, похороним, только не здесь, в пустом поле да под огнем противника. Похороним как положено. А сейчас — вперед, врага бить. Поднимите командира на корму, прикройте плащпалаткой и вперед! — распорядился комбат.

С телом командира на корме танк двинулся впереди батальона, продолжая наступление.

Только на вторые сутки, когда батальон, преследуя отходящего противника, вышел в район селения Кобринова Гребля и получил возможность сделать небольшую остановку, товарищи похоронили своего командира у крыльца крайнего дома, где, как видно, был когда-то палисадник. Хоронили с возможными в боевой обстановке воинскими почестями — отсалютовав длинной пулеметной очередью. Насыпая над могилой земляной холмик, Василий Агеевич проговорил сердечно:

— Жизнь он прожил правильно. Человеком был. За такого сына родителям не стыдно.

А от Умани неслись тяжелые стоны земли. На горизонте, заволакивая край неба, высоко поднималось темно-серое облако дыма. На могиле командира, обнажив потные головы, члены экипажа молча клялись бить врага до последнего дыхания.

Перед Уманью машина Рагозина начала сдавать — сказывалось перенапряжение. В довершение всего не стали подзаряжаться аккумуляторы, лишая возможности комбата пользоваться рацией. Рагозин забеспокоился — предстояли тяжелые бои за город, а у него машина не в порядке. Подведет в бою, скиснет, — плохо будет. Воспользовавшись остановкой, Рагозин тщательно осмотрел танк и доложил:

— Товарищ комбат, дела плохие: генератор замкнуло, менять надо, и коробка передач ненадежна — износ большой. Все руки обил: то передача на ходу выключается, то не включается совсем.

Комбат поворчал себе под нос, что-то прикинул в уме и, помолчав, сказал:

— Сутки. Пока бригада готовится к удару на Умань. Больше ни минуты. За сутки сделать все.

— Постараюсь. Ремонтники отстали, с нами всего одна бригада из ремроты, и запчастей нет.

— Это уж твоя забота. Машина должна быть готова завтра к вечеру. Не будет готова, пеший по-танковому воевать пойдешь.

Рагозин задумался, походил вокруг танка, потом сел на корму и стал быстро переобуваться, тщательно перематывая портянки.

— В поход, что ли, готовишься? — спросил Рагозина Василий Агеевич, наблюдавший, как механик аккуратно навертывает на ноги портянки.

— В поход, Василий Агеевич, генератор искать пойду.

— А разве кто генератор потерял? — с притворным спокойствием спросил Мягков.

— Не то чтобы потерял, а за ненадобностью мог и бросить, — ответил Рагозин и пояснил: — Видел я, на переправе через Горный Тикич тридцатьчетверка оставлена. В боевом отделении у нее снаряды взорвались, все покорежено, а моторное — как будто не сильно пострадало. Думаю там генератор сиять и…

— Ты что, сдурел? Туда двадцать верст будет.

— Туда двадцать и оттуда двадцать, значит, сорок. Десять часов в пути с передыхом. Сейчас выйду, утром вернусь. Генератор поставить за час, вот и готовность.

— Гляди, паря, по такой-то грязи все ноги повыдергаешь и за двадцать часов не дотопаешь.

— Дотопаю. А тебя, Агеич, попрошу найти наших ремонтников. Видел я вчера, как они коробку на сгоревшей машине потрошили. Шестеренки в масле не сгорели, как новые светятся. Попроси их коробку перебрать, да мотор к замене генератора подготовить. А вы с Волковым помогите им.

— Валяй, если так лучше, а я что, я организую ремонтников.

Бросив за плечи пустой вещевой мешок и сунув в него всего два гаечных ключа, Рагозин двинулся в путь не оглядываясь.

— К Реброву загляни, что-нибудь из кухни на дорожку прихвати, выдохнешься, — подкрепиться понадобится! — крикнул ему вслед Мягков.

— Некогда. Не выдохнусь. Впроголодь идти легче.

Утром, когда земля задышала испариной, Рагозин возвращался в расположение батальона. Перекинув через плечо снятую с себя кирзовую тужурку, оставшись в черной от пота гимнастерке, он тяжело шагал прямо по лужам, не разбирая дороги. Перед его глазами, словно в люльке, смутно раскачивалась взмешенная гусеницами танков, грейдерка. От налипшей грязи сапоги стали пудовыми, в плечи глубоко врезались лямки вещевого мешка, тяжело нагруженного генератором и еще какими-то деталями. До смерти уставший Рагозин, подойдя к своему танку, увидел над его кормой треногу из бревен. А из трансмиссионного отделения, над откинутым броневым листом, торчала пара ног в грязных кирзовых сапогах. Рагозин, облокотившись на гусеницу танка, силился сбросить с себя тяжелый вещмешок. В это время из трансмиссионного отделения показался моторист в измазанной маслом стеганке и шапке-ушанке. Его лицо в черных масляных пятнах, расплылось довольной улыбкой, обнажив ряд мелких, как бисер, белых зубов. Пристально посмотрев на Рагозина, он спросил, продолжая улыбаться: