Владимир Коротких - Черная заря

— В палатку, бегом марш!

Когда бойцы галопом выбежали из склада, прапорщик сказал:

— Что с ними сделаешь? Они не одни такие. Я вчера видел, как этот здоровяк на сапоги облизывался, поэтому подальше их и закинул, опасался, что днем сопрет. И правда, размерчик его редко привозят. — Он слез с кучи обмундирования, отпер ключом дверь в фанерной перегородке, отделяющей небольшое помещение в палатке, и позвал Андрея.

— Зайди сюда.

Андрей вошел за ним. Внутри стоял небольшой письменный стол, на котором лежали стопкой амбарные журналы.

Прапорщик открыл журнал, что-то в нем записал и, указав пальцем в одну из граф, подал Андрею ручку:

— Распишись здесь.

Андрей поставил подпись. Прапорщик закрыл журнал и протянул ему сапоги:

— Отдай бойцу, пусть носит на здоровье.

— Спасибо, извини, что так вышло. — Андрей пожал ему руку.

— Ладно, всякое бывает. Пошли, мне все складские палатки надо потуже утянуть и закрепить.

— Чтоб не лазили?

— Нет, «афганец» скоро будет — ветер из пустыни, с бурей.

Выходя из палатки, Андрей указал на сваленные в дальнем углу ботинки для формы южного образца и поинтересовался:

— А ботинки чего не выдаете?

— Выдавали раньше, теперь перестали, сапоги лучше.

— Они же легче сапог?

— Конечно, легче, только хуже. Шнурки рвутся, но их можно и проволокой зашнуровать. Но к ним еще носки полагаются, а в носках ноги сильно потеют, да и протираются они быстро, не напасешься. Потом, песок, пыль в них попадают, от этого мозоли, грибок, короче, одни проблемы. Так что лучше сапога военная наука пока еще ничего не придумала — портяночку сухим концом перемотал, и снова ходок, ни вода, ни грязь — все побоку. У тебя какой размер?

— Сорок второй.

Прапорщик вытащил из кучи ботинки сорок второго размера.

— Держи, сандалии сделаешь — носы оставишь, пятки обрежешь, отличные шлепанцы получатся. Будешь в свободное время по полку ходить.

Они вышли из душной складской палатки. Прапорщик указал рукой в сторону пустыни.

— Смотри, видишь, пустыня загуляла, после обеда тут ни черта видно не будет. Пока. — Он скорым шагом пошел к другой палатке.

Над пустыней поднимались языки песка, плотной пеленой покрывая барханы, а в воздухе над полком веял приятный чистый ветер, без намека на песчаную бурю. Андрей, держа в руках сапоги и ботинки, пошел обратно. Из-за первой же палатки ему навстречу вывернулись два виноватых лика Горчака и Шестака.

Андрей, глядя на этих бывших аморальных, но теперь прозревших типов, сказал:

— Исповедовать не буду, а грехи уже отпустил. — Он протянул Горчаку сапоги: — Тебе подарок от начсклада к Дню Парижской коммуны, держи, выстрадал. Ты, Микола, как на дембель придешь, сразу в драматический кружок запишись, в тебе Гамлет загибается.

Довольный Горчак, приняв дорогой подарок, качнул головой и сказал:

— Ни-и-и, шо вы, я на Гамлета не гожуся, я ж добрый, разве ж я смогу эту, как ее там, Дездемону придушить?!

Андрей махнул рукой и засмеялся, подавая Шестаку ботинки:

— А это вам исправительная работа — сандалии мне сварганите. Ясно?

— Так точно! — ответили они хором.

Шестак, взяв ботинки и потирая ладони, сказал Горчаку:

— Ну, Микола, подставляй горб!

Горчак повернулся к нему спиной и наклонился. Шестак, запрыгнув ему на спину, объяснил ситуацию:

— Мы поспорили, если вы нас сразу простите, то Микола меня до палатки покатает. Поехали, Савраска! Давай рысцой!

Горчак, с седоком на спине, повернулся к Андрею и спросил:

— Товарищ старший лейтенант, а когда же день этой самой коммуны?

— Хрен его знает! — ответил Андрей и пошел дальше.

Шестак, обогнав его, с воплями и свистом, размахивая ботинками и сапогами, поскакал на Горчаке к палаткам, но потом спрыгнул на землю и побежал в сторону дороги, восклицая на бегу:

— Гляньте-ка, кто идет! Орешин вернулся! Серега!

Андрей увидел вдалеке бойца, идущего в их сторону. Кисти его рук были перебинтованы. Он вслед за Шестаком и Горчаком тоже побежал ему навстречу.

Орешин приложил перебинтованную ладонь к виску:

— Товарищ старший лейтенант, рядовой Орешин прибыл…

Они не дали ему договорить, по очереди обнимая его, осторожно поднявшего кверху перебинтованные руки.

Аккуратно сняв вещмешок, он передал его Шестаку и сказал:

— Подлечился. Больше в госпитале лежать не захотел, надоело. С попутной колонной добрался. Мне там, — он указал на вещмешок, — врачи мазей и лекарств наложили. Тут долечусь, при санчасти. А нового бэтээра во взвод еще не пригнали?