Виктор Кондратенко - Курская дуга

Все же Дмитрий заметил, что волосы генерала за очень короткое время сильно поредели. На лбу появилась новая глубокая складка.

Возвратясь в землянку, Дмитрий застал своих товарищей за чтением газеты.

— С выздоровлением тебя! — воскликнул Бобрышев и обнял Солонько.

Грачев, чуть прихрамывая, бросился к Дмитрию.

— Я ради тебя остался здесь ночевать — что ж, думаю, уезжать не повидавшись.

— Спасибо, Александр, молодец!

Гайдуков, пожав Дмитрию руку, спросил:

— Как нравится новость?

— Я только что от Курбатова. — И Дмитрий принялся рассказывать о своей беседе с генералом.

— Николай Спиридонович, надо взглянуть на наш фронт, ты у нас бывший начальник штаба полка, у тебя карта всегда идеальная, сделай одолжение, дай ее, — выслушав Солонько, попросил Гайдуков.

— Можно… Александр, тебе ближе всех, ну-ка, сними с гвоздя мою сумку!

— Приступим к анализу оперативной обстановки, — повернувшись в пол-оборота, шутливым тоном произнес Грачев.

— Ладно, давай скорее сумку!

— Сумку? Пожалуйста!

— Обратите внимание на линию фронта, — начал Бобрышев, раскладывая на крышке рояля хрустящую двухкилометровку, — какое оригинальное очертание! Смотрите… К западу от Курска фронт вклинивается в территорию, занятую врагом, а к востоку от Орла — в расположение наших войск.

— Два плацдарма, — проронил Гайдуков.

— Можно наступать и нам и противнику, — продолжал Бобрышев, — и наносить фланговые удары с юга и севера. Обстановка опасная, острая. Не случайно сюда пришла сталинградская гвардия. Если мы выиграем битву под Курском, то, мне кажется, гитлеровцы не удержатся и на правом берегу Днепра.

— Днепр… — мечтательно произнес Солонько.

Гайдуков взял со столика карандаш и провел им по красноватой жилке шоссе Белгород — Курск — Орел.

— Вот где таится опасность! Здесь гитлеровцы могут нанести удар крупными танковыми силами. Надо учитывать и нежелательный исход сражения. А что, если враг срежет Курский выступ?

— Тогда фронт под Курском превратится в «мешок». Наши войска, расположенные по дуге Курского выступа, будут окружены, и враг сможет начать новое наступление на Москву, — хмуря брови, сказал Бобрышев.

— Николай Спиридонович, сколько прошли гитлеровцы в сорок втором году? — спросил Гайдуков.

— Если взять Юго-Западное направление… то местами до шестисот километров.

— От Томаровки до Курска гитлеровцам надо преодолеть сто двадцать пять километров, а со стороны Орла — всего лишь семьдесят пять.

— Разные годы и разные погоды, — перебил Гайдукова Бобрышев. — Да и мы уже не те, нельзя забывать, дружище, Сталинград.

— Погоди, Бобрышев, ты выслушай меня до конца. Я хотел сказать вот о чем. Когда Гитлер смотрит на Курский выступ, у него горят глаза. Пройти двести километров — и наши войска в котле. Заманчивая штука, не правда ли?

— Еще бы! — кивнул Бобрышев.

— По черным обломкам фашистских машин придем мы к победе и вступим в Берлин! — продекламировал Солонько.

— Вот и «шапка» готова к полосе, о которой я думаю. Стой, это находка! — Гайдуков достал из кармана блокнот, записал стихи.

— А что ж наши союзники?.. Неужели, когда начнется бой под Курском, они не помогут нам, не откроют второй фронт?

— Спешить они, Дмитрий, не будут… А Гитлер соберет под Курском отборные дивизии и новые тяжелые танки… — пощипывая усы, вздохнул Гайдуков.

— А что такое подвиг, хлопцы? В руки он сам не дается. К нему надо стремиться всей душой, чтоб горел весь, злость тебя брала. Вот тогда и ударишь крепко врага да сделаешь такое, о чем все товарищи сразу заговорят. Верно это, Тихон Селиверстов?

Тонкобровый с веснушками солдат смущенно взглянул на командира роты лейтенанта Бунчука.

Пехотинцы сидели полукругом у родника. Со ската небольшой высотки спадал звонкий ручей, шевеля камешки и робко пробивающуюся со дна зелень. Лейтенант Бунчук, швырнув окурок в грязь, продолжал:

— Вчера бой идет, а вас, Тихон Селиверстов, все нет с патронами. Медленно поворачивались. Робость из души рвите с корнем. Вы боец гвардейской роты. Ее пулеметчики в Сталинграде гитлеровцев к Волге не пропустили… Берите пример со старшего брата. Он тоже новичок, а бывалому воину под стать!

Иван Селиверстов, несмотря на похвалу командира роты, сидел мрачный. Слушая лейтенанта, он время от времени сжимал кулаки. Бунчук подумал, что кулаки молодого гвардейца по величине, пожалуй, не уступали дискам для автомата.