Виктор Кондратенко - Курская дуга

— Жив? — тревожно спрашивает Синенко.

— Где там… прямо в лоб стукнуло!

Ефрейтор Жигалко вытаскивает из машины гитлеровского офицера.

— И этому капут. Матерый эсэсовец… с тремя крестами… Вот бы живьем взять!

— Обыскать! — приказывает Синенко.

Но обыск ничего не дает. Кроме обычных документов капитана войск СС, ефрейтор Жигалко находит толстую пачку денег и две колоды игральных карт.

— Не те карты, — хмурится Синенко. — А нам надо сматывать удочки…

Перед уходом Есет Байкодамов ныряет в машину и снова переворачивает сиденья. Пусто. Все напрасно. Вылезая из машины, Байкодамов замечает в снегу какой-то черный предмет. «Кошелек? Нет, записная книжка!»

— Вот еще один трофей. Возьмите, — догоняя лейтенанта, говорит Байкодамов.

Синенко на ходу перелистывает блокнот. Все столбики цифр — записи каких-то расходов. На полях блокнота — тузы, короли, семерки, резко очерченные карандашом. И снова цифры, цифры. И, наконец, листки, исписанные неразборчивым почерком. «Все не то, — огорчается Петр. — Разведка не удалась! Так хорошо, незаметно начали ее и не сумели успешно завершить. Генерал ждет нашего возвращения… а мы? Даже стыдно встретиться с ним». Эти мысли не покидали Петра и все время усиливали чувство досады и неудовлетворенности. Они тревожили его даже в тот момент, когда разведка, скрываясь в лощинах, снова переходила линию фронта.

На следующий день срочной телефонограммой Синенко вызвали в штаб корпуса. Он знал, что будет накачка и готовился к ней. Но, перечитав еще раз телефонограмму, удивился: вызывай майор Овсянников, начальник наградного отдела.

«Очевидно, какое-то недоразумение», — спускаясь к майору в блиндаж, думал Синенко.

По Петр еще больше удивился, когда молодой однорукий майор предложил ему немедленно заполнить наградные листы на всех участников недавнего поиска.

— На всех? — переспросил Синенко.

— Конечно. За доставку особо важных сведений о противнике командир корпуса приказал представить к орденам и медалям. Заполняйте листы!

«Какие же это особо важные сведения? — пересчитывая наградные листы, напрягает память Синенко. — А… записная книжка гитлеровского капитана! Что в ней могло быть?»

— Шофер, останови, пожалуйста… Я выйду, — сказал Дмитрий, заметив на бугре ветряную мельницу с одним крылом.

Угостив водителя папироской, он быстро зашагал к мельнице. Ее крыло, как стрела, указывало путь на север. На серых досках стояли огромные белые буквы: ХК. «Хозяйство Курбатова», — подумал Дмитрий. За бугром на опушке леса виднелись заснеженные треугольники крыш какого-то села. Ярко искрился снег. Ветер был сильный, но теплый, чувствовалось приближение весны.

В селе Дмитрий представился коменданту, и тот приказал связному «указать гвардии майору землянку, отведенную для корреспондентов». Связной повел Дмитрия по тропинке к лесистому оврагу.

Склон оврага был похож на соты, в него врезались и глубоко ушли под землю десятки землянок и блиндажей. Спустившись, связной остановился у фанерной дверцы.

— Это ваша землянка, товарищ гвардии майор. Разрешите быть свободным?

— Да, можете идти!

Катя Сенцова, приоткрыв дверцу, выглянула из землянки.

— Дмитрий Андреевич, мы вас так ждем! Руку вылечили? Как ваше здоровье? Рассказывайте!

— Сейчас все хорошо, а было неважно, чуть без руки не остался.

— Вот вам и царапина… Да что ж мы стоим у порога? Заходите, пожалуйста.

Дмитрий вошел в землянку и осмотрелся.

— Просторная, стильная, все под березу. Даже электрический свет есть. Где это вы взяли крышку от рояля?

— Бойцы из какого-то немецкого блиндажа принесли. На ней спят Бобрышев с Гайдуковым. Александр Грачев прозвал их роялистами.

Дмитрий улыбнулся.

— А где наши товарищи?

— Пошли получать сухой паек. Мы решили проводы устроить Гайдукову. Он был у нас несколько дней, полосу готовил о снайперах. Я теперь не только фотокорреспондент, но и домашняя хозяйка. Вот попробуйте мой обед!

— А какие новости на фронте?

— Наши войска освободили Льгов, Дмитриев-Льговский, Севск и закрепились. Вынужденная передышка. Не за горами распутица. Да, Дмитрий Андреевич, — спохватилась Катя, — вы, правда, из госпиталя, но все равно — танцуйте. Вам два письма. Одно из Харькова…

— Там у меня бабушка. Где письмо? — Распечатав конверт, он метнулся к окну. — Она жива, но болеет. В Харьков зовет, повидаться хочет.

— Видите, какая у меня легкая рука, недаром я бережно хранила ваши письма, — встряхнув золотыми кудряшками, проговорила Катя.