Юрий Нефедов - Поздняя повесть о ранней юности

В лесничестве лейтенант доложил комбату о прибытии, и тут же увел свои пушки на шоссе, а старшина повел одну роту назад к обозу, отбивать его от немцев, переходивших железную дорогу. В суматохе я не понял, что те, которых мы обстреляли, были разведкой двигавшегося за ними подразделения.

Когда во дворе лесничества стало совсем светло, появился лейтенант-артиллерист и, увидев меня, наклонился и с усмешкой сказал, что танки оказались нашими, прошедшими стороной. Я посмотрел ему вслед и отупело думал о том, сколько же километров я сделал сегодня ночью. Лейтенант уходил легкой, почти танцующей походкой веселого лихого человека. Мне и в голову не приходило, что через несколько дней мы снова встретимся с ним, но уже вместо наших танков там будут немецкие.

…За прошедшие после моего ухода из взвода ПТР дни там осталось шесть ружей вместо восьми. Четыре из них комбат распределил по ротам, а два с расчетами во главе со мною держал в своем резерве. Наступали быстро: то разворачивались, то колонной почти бежали по дорогам. ПТР применили несколько раз, но не по танкам, а по автомашинам, тягачам и даже мотоциклам.

Несоблюдение хронологической, суточной точности, смены ночей и дней объясняется то ли прошедшим временем, то ли невероятной усталостью тех дней. Помню три или четыре дома, дорогу мимо них и в нашу сторону мчатся десятка полтора странных машин: впереди колесо и руль мотоцикла, на гусеничном ходу, в маленьком кузове — спаренные пулеметы, и по два немца бьют во все стороны трассирующими. Батальона нет, он где-то в стороне, а здесь, за домами, только комбат со своим окружением и резервом.

Первую такую машинку ахнули из ПТР. Она ударилась о придорожное дерево и опрокинулась в кювет. Тут же выкатили сорокапятку и расстреляли в упор еще восемь, остальные развернулись и уехали. Комбат подошел к лейтенанту-сорокапяточнику и, смеясь, сказал, что в реляции укажет на уничтожение восьми самоходных установок. Тут же приказал поставить пушку на бугор вправо от дороги. Расчет покатил, поле было вспаханное и не промерзшее глубоко, все увязали по колено. Комбат наблюдал за ними из-за дома, потом обернулся и приказал помочь. Побежал я и один пэтээровец, второй остался с ружьем. Выкатили пушку, спрятали за стожком, лейтенант обернулся к нам и, подталкивая в грудь, смеясь, он все еще был в пылу недавнего боя, сказал, чтобы убирались отсюда быстрее. С грузинским акцентом весело и красиво матюгнулся, махнул на нас рукой и, обернувшись к расчету, дал команду: «К бою!». Мы побежали вниз. Сзади грохнул взрыв. Когда мы обернулись, пушка валялась на боку, расчета не было, оттуда бежал один солдат, как потом выяснилось, подносивший ящик со снарядами. Втроем мы подбежали к домам. Тот, оставшийся артиллерист, прислонился спиной к дому и молча открывал и закрывал рот — не мог вдохнуть. Старшина налил ему в кружку водки. Артиллерист выпил, а затем, взяв из рук старшины кусок хлеба и колбасы, стал есть. Лицо его было каким-то необычно красным. Я смотрел и думал, как помочь. Вдруг, опустив глаза, увидел, что его шинель, весь ее перед, от самого верха до низу забрызгана кровью и крошевом человеческого мяса и костей.

Вспомнил веселого лейтенанта, прошло каких-то 2–3 минуты, голос его еще звучал: «Уходите, уходите…»

Я убежал за угол дома. Меня вырвало какой-то пустотой…

…20 февраля. Утро. Мы быстро идем, вернее, бежим, как сейчас называют, трусцой по дороге среди каких-то перелесков. Стоит тишина, солдаты смеются, шутят и, кажется, что идут учения. Но по озабоченному виду комбата угадывается близкая опасность, которую могут разглядеть только те, кто рядом.

Голова колонны шла напряженно. Дорога делала поворот вправо и втягивалась в большой лес. Как только вошли в лес — увидели завал на дороге и справа от нее. Комбат громко скомандовал развернуться вправо в цепь, сам побежал по дороге, обходя поваленные на нее сосны. Мы — за ним. Пробежали завал, а потом свернули вправо, в лес. Тут же раздалась длинная пулеметная очередь, затем сзади несколько взрывов. Я машинально обернулся на взрывы и увидел, как над завалом в воздухе летят два солдата с растопыренными руками и ногами, опускаясь, как в замедленном кинокадре… Вертикально, стволом вниз торчало противотанковое ружье. В этот момент по завалу начался густой минометный обстрел. Мы пробежали вперед, здесь мины рвались реже. Моих бронебойщиков нигде не было. Рядом со мною лежал сержант-латыш, их у нас было два брата-пулеметчика. Он потерял в суматохе своего брата. Теперь, как и я, все оглядывался. Потом подозвал меня, я подполз. Он показал рукой вперед, что-то сказал и двинулся в ту сторону. Кругом грохотало, щелкали по деревьям осколки.