— Ты хорошо подготовился, солдат. Но не горюй, найдешь ты своего командира, — смеется мой новый знакомый.
Пьем за Победу, за фронтовое братство, за тех, кто не вернулся… и неожиданная мысль, пронизывает сознание, вселяя еще одну надежду…
В тот период мы в Москве активно сотрудничали с Межотраслевым научно-техническим комплексом, который находился под высоким патронатом ГКНТ СССР. Его директор очень любил по всякому поводу употреблять входившие тогда в моду иностранные слова и особенно «ноу-хау». Доноухавился до того, что организовали у него режимный отдел, на планы работ наставили всевозможные ограничивающие грифы, с нас стали требовать допуски к секретным работам, а во главе отдела поставили подполковника КГБ Евгения Алексеевича Решетникова. Бывая с ним на различных конференциях и совещаниях, я неоднократно слышал его стенания, что работа нынешняя не по его профилю, характеру и служебным навыком, что он розыскник, а здесь только бумажная волокита и не более.
Наскоро попрощавшись с новым знакомым и обещая позвонить, выскакиваю на Ленинский проспект, ловлю такси и мчусь на улицу Мархлевского, чтобы застать еще на работе Евгения Алексеевича. По дороге вспоминаю все его высказывания, где, когда, в каком кругу лиц, как повторял, его выражение лица, была ли при этом хоть маленькая выпивка и, внутренне поверив, что «розыскник» — не служебная легенда, вхожу в его кабинет.
Сдерживая волнение, рассказываю коротко историю своего поиска, протягиваю справку Управления кадров, говорю, что только что был по указанному адресу, безрезультатно и вдруг замечаю загоревшиеся интересом его глаза:
— Раньше мне потребовалось бы на этот розыск два-три часа, а сейчас — неделя. К вашему следующему приезду ответ, я надеюсь, уже будет, — говорит подполковник, и мы расстаемся.
Через две недели, которые прошли с большим волнением и еще большей надеждой, я опять был в Москве и, войдя в помещение, где располагались службы управления, встретил выходящего из своего кабинета Евгения Алексеевича. Он вернулся, усадил меня рядом и, как бы огорчаясь вместе со мною, сообщил:
— Вы понимаете, что официальной справки я выдать не могу. Но разыскиваемый вами Иван Митрофанович Трусов в военкоматах Москвы и области никогда на учете не состоял. Это совершенно точно, можете мне верить. Но не теряйте надежды, военная судьба непредсказуема и возможно вы его обнаружите совсем в другом месте. В армии вы служили и, надеюсь, понимаете, что я имею в виду.
Это был последний и самый сильный удар по моей надежде когда-нибудь разыскать капитана Трусова. Переживая его, я вспоминал вновь все им когда-либо произнесенное вслух, стараясь за что-нибудь ухватиться. Вспомнился разговор с офицерами у костра. Он рассказывал, что его жена, военный врач, после ранения оставлена работать в госпитале в поселке Давлатово или Давлетово в Башкирии. Но это ничего не значит, военные госпитали давно расформированы. А может он где-нибудь учительствует в Белоруссии в маленькой деревеньке, а в день Победы надевает боевые ордена и рассказывает о войне своим ученикам, не забывает поведать и о том, как незадачливый ординарец подсунул ему в бою автомат с песком в затворной коробке. По каким-то едва уловимым признакам он мне тогда показался учителем.
Возможно, осел на родине родителей, на каком-нибудь маленьком хуторе, завел пасеку и качает себе мед, получая удовольствие, и надоела ему воинская служба с самого 1930 года. Но, если в Башкирии, то там бортнический мед отбирают у диких пчел, говорят, очень полезный и в тех краях его много.
А что значит последний намек Решетникова о возможности обнаружения капитана в совсем другом месте? Конечно, Трусов боевой офицер, когда окончилась война, ему было тридцать три года. Через два года он должен был окончить академию. Что-то он говорил об изучении двух иностранных языков. Возраст подходящий. И фотографии его в Совете ветеранов исчезли неизвестно куда. Конечно же, полная конспирация, если попал в Главное разведывательное управление. Вот почему нет его следов в Совете ветеранов. Как же я раньше не догадался об этом?
Так и остался я наедине со своими невысказанными воспоминаниями и чувством благодарности к тем, кто оставил неизгладимый след в моей душе и сформировал мою судьбу.
Попраны идеалы страны, ради которой с чувством искренней любви и героизма преодолевались тяжелейшие лишения с верой в великое и светлое будущее, что преднамеренно вытесняется сейчас из нашей коллективной памяти. Но они были и жили, миллионы людей, беззаветно преданных великой Родине и совершенно бескорыстно выполнявших свой гражданский и воинский долг, не мечтая о наделах на завоеванных землях и больших звездах на груди или погонах.
Читать дальше