Олег Хандусь Полковник всегда найдется

Семенов в это время нес Борьку. Вместе с Лешкой они тащили его на плащ-палатке вниз, к огневой. Склон был крутой и сыпучий, они то и дело сбивались, спешили, однако старались не терять равновесия, падать было нельзя: у них на руках стонал и плакал Борька — он никак не хотел молчать. Все твердил про какого-то старика беззубого, у которого, еще на прошлой боевой операции возле Баглана, он спрашивал время, а потом вдруг ударил его прикладом в лоб; а часы все равно потом продул в карты, уже в лагере!.. И Семенов, будто чувствовал сам Борькин пульс в горячечной мокроте и неприятный утробный запах, подумал: да пусть себе говорит, наверное, так ему легче... На огневой уже опять поднялся столб пыли и навалился всепроникающий вертолетный рокот, раздирая одежду, срывая каску и как бы выдавливая из сознания голос Борьки.

— Семен... товарищ сержант... — Таракан оказался рядом с Семеновым, пытаясь заглянуть ему прямо в глаза.

— Ну что тебе?

— Мне это, Семен... разговаривать хочу...

— Ну что, говори, — сержант закрыл блокнот, откинулся на спину.

Таракан жадно и заискивающе смотрел на него.

— Все, я все... Мне уже не жить, моя жизнь кончилась... Я не могу, если анаши нет... Семен, расхумариться бы — ой как надо!.. — Таракан еле растаскал языком ссохшиеся губы.

— А-а, вот ты о чем, — вздохнул сержант. — Нет, ничего не получится. Сам не буду и тебе не дам.

— Нет! Сережа, ты меня не понимаешь... Таракан отвернулся, глаза его налились слезами,

— Я курить не могу, — простонал Иса. — Я больше курить не могу анашу, сойду с ума... У меня была девушка, девушка была... Дома, в Тюркмении...

Таракан заплакал. Узкое и смуглое лицо его еще более растянулось, подбородок совсем отвалился и задергался на весу. Иса закрыл руками лицо и уткнулся в горячий песок.

Сержант придвинулся и взял его за плечо.

— Ну, хорош, хватит! Бросишь ты свою анашу, вернешься домой... Все будем путем.

— Не-ет! — Таракан плакал навзрыд. — Я совсем пропал, я дома курил, ой как много курил! И здесь курю... Думал, здесь не буду курить, завяжу...

— Не кури, кто тебя заставляет... Завязывай! Нам бы только вернуться домой, там все будет как надо.

Таракан приподнялся. Он вдруг перестал плакать, смотрел на сержанта, прямо в глаза, и тянулся к нему трясущейся, тощей ладонью.

— Анаша не отпустит. Она никого не отпускает и тебя не отпустит. Все мы пропали, мы все здесь умрем...

— Да пошел ты! — Сержант оттолкнул Таракана, поднялся и посмотрел вниз; Расула с Бабаевым не было. — Черт! Провалились они там, что ли?!

Таракан все сидел за бугром и не двигался. Затянутые стылой пленкой глаза его были раскрыты, но никуда не смотрели, губы пересохли и побелели. Сержант снова раскрыл блокнот.

...Расул возник неожиданно: вынырнул из-за бугра, весь мокрый от пота, тяжело дыша. По бокам у него висели две противогазные сумки, в руках он нес коробку телефонного аппарата, которая тут же упала в песок.

— Фух! Замучился в корень! Нагрузили, как ишака... Ну как вы здесь, живы?

— Живы, а где Бабаев? — спросил сержант.

— Остался внизу, ждет тебя. Скворец сказал, чтобы ты сам спустился, потянете связь... Да, он еще говорил про какую-то объяснительную.

Расул сбросил с себя автомат и противогазные сумки, одна из них повалилась набок — оттуда выкатилась вздутая банка консервов. Сержант наклонился и поднял ее.

— Что это?

— Горох, — ответил Расул и сплюнул.

— Что, ничего нет больше?

— Если бы было... Там еще сахар...

— Воды-то набрал хоть?

— Набрал. — Расул расстегнул ремень, на котором рядом с саперной лопаткой висело три фляги; брезент чехлов был еще мокрым. — Ну, ты идешь?

— Нет, поедим сначала.

Сержант вытянул из ножен штык-нож и, усевшись на бруствер, ловко вскрыл одну банку, а затем и вторую, Расул устроился рядом, достал из внутреннего кармана ложку и принялся ее тщательно обтирать.

— Иса, пошли есть! — крикнул сержант. Иса ничего не ответил.

— Таракан! Слышь, нет? Есть пошли, говорю, — повторил сержант.

— Не буду, — послышалось из дальнего углубления.

— Черт с ним, его дело, — пробурчал Расул. — Пусть подыхает с голоду, если так хочет, нам-то что...

Он уже налегал на горох, время от времени отхлебывая воду из фляги. Сержант взял в руки вторую банку, отогнул потемневшую изнутри крышку; горох был сухим и жестким, скрипел на зубах, застревал комьями в горле. Семенов потянулся за флягой.

— Что там на огневой? — спросил он Расула.

Тот дожевал неторопливо, хлебнул воды.