Олег Хандусь Полковник всегда найдется

— Будьте вы прокляты!

— Брось, бесполезно, пошли! — оглянулся Сергей.

— Иди, я догоню... — Тимохин поднимал пьяного. Сергей пошел не оглядываясь.

Стылый город. Но то был его город. Город, где Сергей родился. Где надорванный еще прошлой войной комбинат, тяжело дыша и ощетинившись трубами, распластался во весь левый, выжженный мазутом берег Урала, где варят металл и грохочущими станами тянут прокат, где особенно много лозунгов и аварий, где люди с твердыми лицами живут по законам трехсменного графика, не зная ни праздников, ни выходных, и считается признаком хорошего тона проклинать родной город; где и по сей день взрослых отучают от мяса, а детей от конфет и мороженого и где едва ли наберется с десяток полковников... Сергей вернулся туда почти невредим, но успел лишь взглянуть в жадные глаза матери, на морщины и грубые пальцы отца да еще услышать младенческий крик племянника, — встречу с городом пришлось отложить; когда Сергей выбрался из больницы, было уже не до этого. Он бегал по незнакомым словно, заснеженным улицам, которые снились ему много раз, и не мог понять, куда утекло молоко. Оно ведь так нужно детям. И племяннику надо было варить кашу, но молока теперь не было во всем городе, где родился Сергей... То был восьмидесятый год, олимпийский — самое неподходящее время для войн. Но ему, Тому Самому, было плевать; он метался в предсмертной агонии, зная, что дни его сочтены, а хотелось жить вечно, нужны были памятники. В холодных скалах с вершинами под сияющим полумесяцем!.. О молоке же он забыл и о детях. Он сколачивал все новые стаи, посыпал их через мутную пограничную реку на юг, он все брал на свой счет и кидал куски мяса самым главным, матерым... Потом издох, но самые матерые выжили и устремились в столицу. Когда это случилось, Сергей почувствовал себя конченым человеком. Он понял, его опять обманули: его посылала не Родина, а кто-то другой.

— Послушай, Сергей! — Тимохин догнал напарника, и они зашагали дальше, мимо сверкающих огнями многоэтажек. — У меня ж к тебе просьба, как я забыл?!

— Что такое?

— Ты ведь там рядом живешь с Уралмашем, мне нужно эмблему.

— Какую эмблему?

— Ну на машину — «Урал»! Значок их фирменный, заводской... Очень выручишь, если достанешь.

— Зачем тебе?

— Я собираю такие эмблемы. — Тимохин, улыбаясь, посмотрел на Сергея.

— Ах да, ты же автомобилист.

— Ну!

— Нет, ничего не выйдет. Понимаешь, Урал большой — даже больше Москвы...

— А-а, понятно.

— Да и буду я там... не раньше, чем ты...

— А я и не собираюсь...

— Кстати, сколько лет твоей дочери?

— Пять, скоро уже шесть. — Тимохин удивленно посмотрел на Сергея. — А я разве говорил тебе о своей дочери?

— Говорил, ты просто забыл.

— Не помню.

На всякий случай Сергей следил за дорогой. Позади, вдоль шоссе — темный парк и шеренга многоэтажек, уходящих огнями в ночь. Поворот, еще один поворот... Сергей знал, что скорее всего возвращаться он будет один, не стоит опаздывать домой. Да и вообще не вовремя эта встреча, да и незачем. Ничего нет, вместе им делать нечего.

— Так что у тебя там с подругой? — вновь обратился он к товарищу.

— Я же говорил, привыкать не хочу.

— Да нет, с женой.

— А, черт! — Тимохин споткнулся. — Не моя дочь — понимаешь!

— Как не твоя?

— А вот так: уже не моя, у нее другой папа... И давай не будем, не надо.

— Извини, как знаешь.

Но Тимохин сам не выдержал. Стал вдруг рассказывать свою семейную историю — сбивчиво, бестолково. Про частые командировки, про замашки бывшей жены и про то, как однажды, вернувшись раньше, чем надо... Тимоха опять то и дело оглядывался, сначала речь его походила не оправдание, а к концу звучала уже сплетней на самого себя.

...Сегодня ночью у Сергея выпали зубы, гнилые зубы. Он держал их в горсти, на ладони, и не мог понять — почему так случилось... А потом он ушел и оставил Елену с полковником. Она очень просила: «Оставь меня с ним. так надо». Ну а этот, в форме, стоял рядом, пах сукном и металлом, поскрипывал сапогами и ждал. Наконец не выдержал и приказал: «Кругом, марш!..» И Сергей подчинился, пошел по каким-то делам, но потом спохватился вдруг и рванул обратно. Он бежал, очень спешил, хотя точно знал — уже поздно... Вот и дом у реки, где жили только он и Елена. Деревянный забор и трава, тоже высокая, какой была она там, в армии!.. Сергей бежал домой, словно бы чувствуя себя на прицеле — два больших волосатых пальца неумолимо вдавливались в гашетку... А полковник был спокоен, упрям, поправлял на себе портупею, спускаясь с пороге, и на ходу застегивал подворотничок. Сергей знал, что полковник сильнее, но все же мчался навстречу!.. Тут-то его и настигла пулеметная очередь. Он почувствовал, как всего подбросило вверх: пули наплыв за наплывом впихивались в тело — такие упорные тычки в грудь и по рукам и ногам. Он упал в траву. Знал, сейчас хлынет горячая кровь. Так и случилось. Словно кипяточные пузыри лопались в груди, животе, в переломанных хрящах и суставах. Он отбросил к небу лицо, уже лежа в траве — такой же высокой. Больно не было, только обидно... Полковник прошел мимо и скрылся за деревянным забором. Потом вышла она, Елена. Задержалась у двери, задумалась — ей было не до него. Но Сергей позвал ее тихо. Она кинулась на зов, растерянно, ничего не понимая, даже когда наклонилась... Это были ее глаза, только вот — размытые. И усталая тяжесть под ними, и губы со знакомыми капризными складками. Сергей рукою раздвинул траву, из последних сил. Тут она увидела все и поняла, вскрикнула. Его грудь была, как решето, вся в крови, в клочьях... И он знал: это конец, уже ничто не поможет — ран слишком много, и из глаз текут слезы. Но Елена сказала: «Нет, никогда!» А он повторял все про то, что все уже, поздно. Тогда она вцепилась ему в загривок и крикнула: «Нет!» Сергей напрягся и, только тут почувствовав боль, сказал: «Попробую, но знаешь, вряд ли... К чему тебе калека — вон полковник!..» Однако Елена ответила: «Нет, мне нужен ты! Полковник всегда найдется...» И тут Сергей еще сильнее напрягся, впитывая в себя нахлынувшую боль и беду — теряя сознание... Так начался этот новый день.