Олег Хандусь Полковник всегда найдется

В стороне оставались газоны со свежей травой, я мог бы ползти по ним — там легче, прохладнее, нет мусора и ног. Перебраться туда вовсе не трудно, надо только преодолеть невысокий забор. Но я и не пытался этого делать, опасаясь расслабиться в зелени травы и остаться там навсегда: мне нужно к морю.

Порой от усталости все в глазах расплывалось — застилалось пеленой, — я забывал, куда и зачем я ползу. Приходилось останавливаться и отдыхать. Но, как только пелена растворялась, я озирался и готовился продолжить мой путь.

Вот тогда-то я и увидел цветок, он лежал как раз возле правой ладони. Я поднял и посмотрел на него.

Растение вынули из воды и бросили на дорогу. Оно уже долго лежит: краешки лепестков повяли, зеленый стебель в пыли, его касались подошвы прохожих... Но ведь сам бутон хранит запах свежести!

— Роза... — прошептал я.

— Нет, я Камилла! — ответил цветок. — Ты взял меня, а я погибала, теперь я впитываю влагу твоих ладоней.

— Это не влага, кровь.

— Теперь все равно, теперь я буду моложе!.. А ты устал, тебе бы отдохнуть и полечить твои раны... Вот уже ночь, отнеси меня к дому.

И я послушно понес ее к дому.

Там, где она жила, было пусто и — холодные гладкие стены. И из стороны в сторону шныряли сквозняки, хоть и окна и дверь были заперты; и казалось, буря только начинается.

Меня знобило. Прижав Камиллу к груди, я свернулся калачиком в ласковом розовом одеяле. Стало тепло и спокойно: мы нашли, мы нужны, мы греем друг друга...

Промозглые ветры разгулялись по комнате. Стены превратились в необъятные экраны с прописными моралями. Они угрожали, тревожили. Но нас было двое, мы познавали друг друга, прижимаясь, увлеклись близостью и забыли про ветры и стены. Мы будто летели, а что там внизу — пусть хоть конец света!

Послышался шелест волн: неужели?.. Сомнений нет — в лицо пахнул легкий бриз, — я стоял на берегу и смотрел в море: бесконечное, сильное, синее... Я дышал им, и ветер усиливался. Волны накатывались, устрашающе надвигались и покорно растекались под моими ногами. Я захлебывался порывами ветра, кричал: «Моей борьбе и безумству нет предела!» Камилла трепетала, вцепившись колючками в грудь... Я рванулся к морю, лавина обрушилась и захлестнула нас.

Когда буря стихла, Камилла стала совсем молодой. Лепестки ее расправились, расцвели, — они походили на губы девушки, тронутые первым в жизни поцелуем.

А мне надо было идти: я отдохнул и раны мои затянулись. Я не знал куда, ведь море я нашел, но нужно было идти, и я ушел. И вот я брел по пыльным тротуарам... Потом пошел дождь.

Когда послышался скрип ключа в дверном замке, он мыл руки; вспомнил, что закрыто на предохранитель, вышел из ванной и сам открыл дверь. Жена вошла и поставила к стенке продуктовый пакет. Разделась, прошла на кухню, захватив пакет. Она принесла ржаной хлеб и колбасу. Копченую колбасу. Он сидел в комнате на диване и смотрел через дверь, как она резала хлеб и колбасу, он не думал ни о чем. Она отрезала два кругляка колбасы и принялась ногтем отковыривать кожуру. Кожура не поддавалась. Он смотрел на жену из комнаты, подперев ладонью голову. Жена помыла руки, потянулась и прибавила громкость у радиоприемника. Началось «После полуночи». Надорванный голос Пахмутовой говорил о молодом и очень талантливом композиторе, который был среди делегатов.

Жена сидела на табурете, ела колбасу с хлебом и читала городскую газету. Он вошел, налил себе холодного чая, бросил две ложки сахара. По радио задумчиво звучало: «Ты — моя мелодия...»

Жена съела свою колбасу с хлебом, встала, но продолжала смотреть в газету; ногтем ковырнула в зубах. Вздохнула, отложила газету и прошла в комнату, мимо него. Он стоял, опершись на косяк, и пил холодный, почти несладкий чай.

В комнате она взяла косметичку, покопалась в ней и положила обратно на письменный стол. Там лежала вчерашняя городская газета, жена и ее развернула, стала смотреть, снова ковырнула в зубах. Прошла с ней к дивану.

Он придвинул стул и сел за письменный стол; сидел и крутил в руках карандаш. По радио зазвучала «Нежность», старая песня Пахмутовой. Он ее помнил, она ему нравилась. Нравился ритм и то, как поет Кристалинская. Еще ему нравилось, что там упоминается Экзюпери.

Песня кончилась, он встал и убавил громкость. Вернулся за письменный стол. Жена прошла на кухню, завернула колбасу и убрала в холодильник. Взялась расправлять кровать, потом переоделась в халат. Он смотрел на нее и старался понять: хочет он ее или нет? Скорее — да. Он поднялся, тоже прошел на кухню и достал из целлофанового пакета беляш, беляши принесла ему мать.