Виктор Бычков - Везунчик

На площадь согнали всех жителей деревни, потребовав выстроиться в шеренгу семьями. На взгляд, на глазок Антон определил, что сильно, очень сильно поредело население Борков. Еще зимой, когда казнили семью Петраковых, было как минимум в два раза больше людей. Сейчас многие дома стояли заколоченными, и где их хозяева – можно было только догадываться.

На этот раз комендант не стал что-либо говорить, а сразу приказал Антону вывести из строя те семьи, чьи родственники находились в партизанах.

Понурив головы, поникшие, стояли перед ним его земляки-односельчане. Где-то глубоко шевельнулось какое-то чувство жалости к ним, сострадания, но развиться, выйти наружу не позволил, вспомнил себя со связанными руками, потом в землянке перед Лосевым, побег, болото, и уверенно указал следующим за ним троим немецким солдатам на семью Марии Васильевны Козловой, что стояла вначале строя. Маленького Витю женщина держала на руках, пятилетний Гриша уцепился матери в ногу, из-подлобья смотрел на Антона. Это их Вова ранил Щербича по весне, и неизвестно, где старший сын и где муж у Марии.

Солдаты бесцеремонно выдернули женщину из толпы, она не удержалась на ногах, упала, уронив маленького сына на землю. К ней тут же бросились другие солдаты, поволокли в центр площади и бросили. Гриша подхватил орущего братика, опустился с ним около мамы.

Потом были Скворцовы – мать с пятнадцатилетней дочерью и четырьмя внуками от трех до семи лет. Потом Кулешовы, потом еще и еще называл и указывал Антон людей, и их выстраивали по центру площади.

Перед Лосевой Щербич остановился, замешкался: рядом с тетей Верой, тесно прижавшись к ней, стояла его мать все в той же телогрейке, повязанная все тем же темно-коричневым платком. Лицо осталось родным, маминым, а глаза нет, не ее – отрешенные, злые, чужие.

– Мама! – Антон наклонился к ней, сделал попытку приблизиться, дотронуться до нее, но она тут же отпрянула, закрылась руками, спряталась за спину тети Веры.

– Не тронь ее, христопродавец! – без команды Лосева сделала несколько шагов вперед, за ней последовала и мама.

Решение пришло мгновенно.

– Стань обратно, дура! – сквозь зубы процедил полицай и силой вернул женщину на прежнее место. – Умереть всегда успеешь! За матерью смотри, тетя Вера, – сказал уже без прежней злости.

Краем глаза успел заметить, что за этой сценой пристально наблюдает майор Вернер, но в последний момент вдруг отвернулся. Антон молча и с благодарностью оценил поступок начальника.

Когда к площади подошли крытые брезентом машины, в строю оставалось не более сорока человек, и то были старики и дети. Остальных под всеобщий плач и крики загружали в машины, грубо забрасывая туда немощных и слабых.

– Позвольте поинтересоваться, господин майор, – Антон осмелился спросить у коменданта. – Куда их, если не секрет?

– Какая может быть тайна, Антон Степанович, – похлопывая перчатками по голенищам блестящих сапог, Вернер наблюдал за погрузкой. – Семьи бандитов изолируем от общества. Мы – нация гуманная, нация гуманистов. Хотя и часто страдаем от благих намерений, но ничего поделать не можем. Это наши принципы! Твоих земляков отвезут в специальное место под Пинском. Называется лагерем исправительных работ. Вот так, мой друг!

А немецкие войска продолжали прибывать и прибывать в район, потом расползались по деревням, где наиболее сильно партизанское движение. Борки с сожженной Слободой, Рунь, Пустошка были как раз теми местами, где партизаны наиболее вольготно чувствовали себя. Уже вырубили лес по обе стороны железной дороги на двести метров в ширину на протяжении всех путей аж до областного центра, а поезда по-прежнему взлетали на воздух. Несколько раз и Антон с Кирюшей были в патруле на железке, то проходили пешком, то на дрезине охраняли свой участок, и, слава Богу, все обошлось, на их дежурстве так ни чего и не случилось. А вот на других – ужас! Бывали случаи, что исчезали патрули в полном составе, и по сей день о них ни слуху, ни духу. И эшелоны по-прежнему взрываются. Говорят, что за всю весну немцы так ни разу и не смогли зайти в Пустошку: Лосев со своими бандитами даже посевную там провели, часть колхозных полей засеяли. Видно, твердо верят в свою победу. Ну-ну! Грозилась мышка кошку съесть, а что получилось? Так и тут.

Такую беседу вели между собой два полицая – Щербич с Прибытковым. Они сидели у палисадника на лавочке, Кирюша курил, а Антон находился рядом за компанию, любовался вечерней деревней. Правда, любоваться то особо было нечем: большинство домов так и стоят пустыми, некоторые – с заколоченными окнами.