Порфирий Гаврутто - На берегу Днепра

— Та-ак, — задумчиво протянул Захарчук. — А может, твои разведчики того… У страха глаза велики.

— Не думаю.

— Н-да! — не выпуская изо рта трубку, протянул Рыбин. — Обстановка осложнилась. И мне кажется, что нужно будет срочно связаться со штабом фронта и попросить их, чтобы это село хорошенько обработала наша авиация.

— Попросить не трудно, — скептически заметил полковник. — Только что из этого выйдет — неизвестно.

— А вы попробуйте, — посоветовал Рыбин. — Там народ с понятием. Должны нам помочь.

Хотя комбриг и приказал своим командирам батальонов непременно отдохнуть перед боем, никто из них, так же как и он сам, в эту ночь не сомкнул глаз. У всех нашлись дела.

Черноусов вдруг узнал, что в роте лейтенанта Куско неисправно одно противотанковое ружье и что сам ротный возится с ним, но устранить повреждение не удается.

— А ну, пойдем посмотрим, что там такое! — сказал комбат ординарцу Ванину.

Они вышли из землянки и зашагали вдоль длинной улицы выстроенных в ряд шалашей. В шалашах потрескивали костры, дым стелился по лесу.

Ночь была тихой, безветренной, и Черноусов отчетливо слышал мерное похрапывание спящих в шалашах солдат. «И многие, может быть, в последний раз так спят. Что-то будет завтра?» — мелькнуло в голове Черноусова. И совсем неожиданно ему припомнился пастушок Гриша, труп которого недавно нашли в лесу рядом с трупом гитлеровского майора. Смышленый, любознательный мальчуган с милым, умным лицом… Кто бы вышел из него? Комбайнер, садовник, ученый, артист? И ведь этой смерти могло не быть, если бы он, Черноусов, вовремя и строго предупредил бы своих людей. Да, да, воевать надо умело! Кровь неизбежна на войне, но от командиров зависит, чтобы не было напрасно пролитой крови.

Слева в шалаше кто-то непрерывно и мучительно кашлял. Кашель был сухой, очень глубокий, глуховатый. Черноусов подошел к часовому, спросил:

— Кто это у вас так ухает?

— Автоматчик Наумов.

— Наумов? — переспросил Черноусов.

— Так точно, товарищ майор. Хворый он у нас.

Черноусов молча зашагал дальше. Фамилия эта ему была хорошо знакома, но лица бойца он не помнил.

— Что-то не помню такого. Каков он из себя, этот Наумов?

— Да такой высокий, худощавый. Помните, его еще тогда деревом придавило.

— А-а! Помню. Так что с ним?

— Легкие, должно, ему тогда отбило, вот и кашлять начал.

— А почему же раньше мне никто не доложил? Его на самолете в госпиталь надо было отправить.

— Лейтенант Куско тоже хотел это сделать, да только когда прилетел самолет, Наумова нигде найти не смогли. Не захотел расставаться с нами, спрятался. Вот сюда, товарищ майор, проходите. В этом шалаше лейтенант.

Черноусов и Ванин, пригнувшись, вошли в шалаш. В глубине его на срубленных ветках елей вповалку спали солдаты, а в левом углу, у самого входа, сидели старшина, бронебойщик Никаноров, лейтенант Куско и еще один автоматчик. Увидев комбата, они торопливо вскочили.

— Сидите, сидите, товарищи, — остановил их Черноусов. — Говорят, у вас что-то не ладится?

— Это насчет ружья-то? — спросил Никаноров.

— Да.

— Зря беспокоились. Мы тут хоть и попотели с товарищем лейтенантом, но все же отремонтировали.

— Что с ним было?

— Патроны плохо выбрасывало, товарищ майор. Теперь все нормально.

— А ну-ка, покажи.

Никаноров принес ружье, подал его комбату. Черноусов внимательно осмотрел его и, вернув ружье бронебойщику, сказал:

— Ну что же! Хорошо действует. Были бы только патроны, а оно послужит еще.

— Кстати о патронах, товарищ майор, — заговорил до сих пор не проронивший ни слова Куско. — На три ружья в моей роте только двадцать один патрон имеется..

— Знаю. Во всей бригаде такое положение. Если придется столкнуться с танками, то надо бить наверняка.

Помолчали.

— Ну, а настроение как у людей?

— Хорошее.

— А вот Никаноров что-то кислый сегодня. Не болен ли?

— Что вы, товарищ майор! Это вам просто показалось.

— Значит, настроение хорошее?

— Да какому ему еще быть, этому самому настроению? Одно оно у нас — пока немец топчет нашу землю, нет нам покою, и не будет. Значит, и думка-то у нас одна — расчихвостить его побыстрей, да за мирную жизнь опять приняться.

— Верно, Никаноров! Нет нам покоя, пока на нашей земле иноземцы безобразничают. Но только я не об этом тебя хотел спросить. Я хочу знать, как ты не заботишься, если, скажем, завтра на нас танки пойдут?

— Привыкли уже. Попервах, правда, оно боязно было. А теперь освоились. Другой увидит танк, задрожит весь. А зачем его бояться? Ежели у тебя хороший окоп, танк тебе ничего не сделает. Я по себе знаю. Утюжили меня в окопе. Правда, ощущение, надо прямо сказать, неважнецкое, и земля за шиворот сыплется, и шумит он дюже гадко, но зато как только съедет он с твоего окопа, ты тут не теряйся. Сразу же гранатой его долбанешь — и дух из него вон. Либо сразу же загорается, либо на одной гусенице краковяк начинает выделывать.