Порфирий Гаврутто - На берегу Днепра

В лесу было тихо. Где-то вблизи, на вершине сосны, стучал своим крепким клювом дятел, пели птицы, на шоссе около догорающих бензовозов что-то шипело. Гриша затаил дыхание, опустился на колени и стал подбираться к гитлеровцу. Вытянув дрожащую от волнения руку, он прикрыл ею холодное тело вражеского пистолета. Потом так же бесшумно встал, приставил к затылку гитлеровца дуло пистолета и крикнул что есть мочи своим срывающимся мальчишеским голоском:

— А ну, сдавайся!

По телу майора пробежал озноб, но он не обернулся.

— Ну чего сидишь? — смелее крикнул Гриша, ткнув при этом дулом пистолета в затылок растерявшегося гитлеровца. — Руки вверх, тебе говорю, и не шевелись!

Офицер подчинился. Гриша облегченно вздохнул. Но что делать с гитлеровцем дальше, он не знал.

«Выстрелить? — мелькнуло в голове. — Нет. Подожду пока. Попробую его живым к своим доставить. По всему видать — персона важная». И мальчик приказал пленному:

— А теперь вставай!

Офицер выполнил и эту команду, но когда Гриша приказал ему двигаться вперед, гитлеровец сделал только два шага и грузно рухнул на землю.

Мальчик испуганно шарахнулся в сторону. Он был уже не рад, что связался с этим офицером. Ему даже показалось, что пленный нарочно лег на землю и уже что-то замышляет против него. «А что, если у него есть еще оружие? Надо бы обыскать его. Но как? Он же здоровый, одной рукой со мной справится. Нет, к нему близко подходить не надо. Хитрит он что-то».

Офицер лежал на земле лицом вниз и тихо стонал. «Притворяется», — подумал Гриша и, осторожно приблизившись, легонько толкнул его ногой в бок.

— Ладно тебе, не ной! Меня не обманешь. На хитрого я сам хитрый.

Офицер приподнялся, сел и, должно быть, тут только рассмотрел, что имеет дело с мальчиком. Да, действительно, он был взят в плен безусым мальчишкой. И это открытие привело его в ярость; он поднялся на ноги и, потрясая в воздухе кулаками, стал приближаться к пастушку.

Гриша, отскочив в сторону, выстрелил. Пуля просвистела возле виска рассвирепевшего офицера.

Пленный опомнился, остановился.

— Если сделаешь еще хоть один шаг — застрелю! — дрогнувшим от волнения голосом предупредил пастушок.

Майор, прикусив губу, молчал. Это был немолодой, очень высокий, круглолицый человек. Лицо его с широкими сросшимися на переносице белесыми бровями и крупным горбатым носом было потным и грязным.

— Ну! — решительно сказал пастушок. — Чего стоишь? Пошли к моему командиру.

— Я не могу, — плохо выговаривая русские слова, ответил гитлеровец. — У меня нога прострелена.

— А ну, покажи! — Гриша перевел взгляд на его ноги.

На левой ноге сапог гитлеровца был наполовину снят, и Гришутка только теперь понял, почему офицер так плохо шел.

— Снимай сапог.

Пленный, присев на землю, молча снял сапог. Гриша увидел окровавленную икру.

— Тоже мне рана! — презрительно протянул пастушок. — В мякоть чуть-чуть царапнуло, а он и нос уже повесил. С такой раной, если тебя только отпусти, до Берлина без оглядки добежишь. На-ко вот бинтик, перевяжи ногу. А сапог свой сюда кидай. Он тебе сейчас не нужен. Без него тебе ловчей идти.

Высокий ломкий мальчишеский голос пастушка явно раздражал майора. Лицо его подергивалось от злости.

— Давай, давай поторапливайся! — прикрикнул пастушок. — А то ведь я рассердиться могу. Я человек страсть какой серьезный.

И Гриша повел пленного через лес. В балке около лесного говорливого ручья гитлеровец сделал попытку бежать. Он кинулся в сторону и, низко пригнувшись, юркнул в кусты. Однако Гриша без особого труда догнал офицера и, пригрозив пистолетом, снова заставил идти в сторону лагеря. Оба они устали и тяжело дышали.

На небольшой полянке, окаймленной приземистыми елками, сделали привал. Майор сел на мох, вынул из кармана сигарету и с жадностью закурил. Гриша присел в десяти шагах от него, достал из-за пазухи черствую краюху хлеба, стал есть.

Майор бросил окурок и посмотрел на хлеб. Гриша решил поделиться с ним своим скромным завтраком. Молча разломав кусок пополам, он приблизился к гитлеровцу и, держа в правой руке пистолет, левой протянул хлеб:

— На, подкрепись!

Майор, ни слова не говоря, взял у мальчишки хлеб, стал есть.

Солнце уже взошло на середину неба. Оно заливало поляну своими яркими лучами.

— Надо спешить. Пошли! — объявил Гриша.

— Мне трудно идти, — коверкая русские слова, сказал майор.

— Так я тебе и поверил, — насмешливо протянул пастушок. — Если бы и вправду нога болела, не убегал бы. А то такого стрекача задал, что еле-еле догнал тебя. Ну, шевелись, тебе говорю, шевелись! — Гриша угрожающе навел на офицера пистолет.