Ион Деген - Рассказы (публикации 2009-2010 годов)

Я его не нашёл, потому что не искал. Китайские иероглифы, которые хотя бы мог видеть, были мне более понятны, чем организация научной работы в стране, где магниты, и магнетометр, и реактивы, и приборы и всё прочее не воруют, а покупают.

Тут я заметил ещё один конец нитки в клубке. Уже решил начать разматывать. Но вспомнил о кретине с побочными ассоциациями. И, хотя этот конец имеет самое непосредственное отношение к рассказанному, счёл нужным остановиться, а нитку разматывать уже в другом рассказе.

Интересно, куда делся магнит, когда власть предержащие приказали разрушить дом, в котором мы жили, чтобы избавиться от соседей, не находящихся на их уровне, следовательно – неугодных?

ПМ

Сан Диего, Калифорния, США - at 2010-07-15 12:50:07 EDT

Дорогой Ион, что сказать? Продолжайте вспоминать. Почему бы Вам не вспомнить и не записать, например, эпизод Вашего убытия в эмиграцию, который Вы вдохновенно пересказывали мне в канун отъезда из Киева, когда я, потрясенный Вашим отъездом, приехал прощаться - о столкновении в верхах с доктором исторических наук и о Вашей отповеди этому господину с упоминанием количества написанных диссертаций? Мы бродили тогда по Киеву в сопровождении моей четырнадцатилетней дочери, а Вы после этого потрясшего меня рассказа замечательно прочли от начала до конца "Сон Попова". Помните ли Вы этот эпизод? Быть может, я что-то пропустил, он где-то описан? Если нет, он того стоит!

Отзыв Петра Межирицкого на статью Иона Дегена "По собственным следам", "Заметки по еврейской истории", №7/2010

Дорогой Петя! Тридцать лет назад написалась книга «Из дома рабства». Написалась, потому что, когда писал, вовсе не думал о книге. Просто отвечал на вопрос Еврейского университета, каким образом правоверный советский патриот дошёл до сионизма. В последней главе этой случайно появившейся книги описаны события, которые Вы упомянули в отзыве на мой рассказ, и о которых хотели бы прочитать. Выполняя Вашу просьбу, предложил эту главу многоуважаемому Редактору с надеждой, что не только Вам будет интересно прочитать об этом.

Троллейбус остановился возле гостиницы «Киев» – чуть более ста метров до моего дома. В мозгу упорно продолжал вращаться тяжелый маховик мыслей о работе, о больных. Может быть, поэтому буднично-привычной казалась и прелесть Мариинского парка, и тонкий аромат только что расцветших лип. Может быть, поэтому таким неожиданным оказался оклик:

– Здравствуйте, Ион Лазаревич!

Впрочем, заурядно-симпатичный молодой человек, многократно отражающийся в зеркальных стеклах вестибюля гостиницы «Киев», любил и умел озадачивать неожиданным появлением. Это была его профессия.

Впервые он огорошил меня несколько лет назад, когда, предъявив удостоверение майора КГБ, высыпал на меня такое количество фактов, которые, – я был в этом уверен, – никому не могут быть известными, что почувствовал себя голым на многолюдной улице. Потом неоднократно он «случайно» натыкался на меня. Ему легко и просто было симулировать случайную встречу, так как я жил в доме № 5, а его «комитет» находился в № 16 на той же улице.

Во время «случайных» встреч он то отчитывал меня за «митинг», как он выразился, устроенный на могиле Цезаря Куникова, то пытался выяснить, кто был шестым, когда Наум Коржавин читал нам свои стихи (пятерых КГБ идентифицировал по голосу, но и это я подверг сомнению в разговоре с моим «случайным» собеседником, тем более что шестым был мой сын), то увещевал прекратить встречи с Мыколою Руденко и т. д. Вскоре он убедился в том, что неожиданность встреч и атаки на меня не производят впечатления (один Бог знает, каких усилий стоило укрепить его в этом мнении).

Стиль его несколько изменился. Он по-прежнему всегда старался ошарашить меня. Но почти прекратились вопросы, на которые, в чем легко было убедиться, у него не было шансов получить ответа. Мне кажется, что в его задачу и не входило получение сведений. Главное было запугать меня, держать в напряжении, показать, что недремлющее око КГБ следит за каждым моим движением.

Вскоре после начала «случайных» встреч я обнаружил уязвимое место у моего «ангела». Во время той встречи, он упорно пытался выяснить, откуда у меня красная папка с запретными стихами. Я уверял его в том, что не помню, кто мне ее дал, что даже если бы помнил, то не сказал бы, но на сей раз действительно не помню (помнил! Вероятно, и он понимал это). То ли стараясь блеснуть, то ли преследуя другую цель, он вдруг сказал: