Олег Блоцкий - Самострел

— Во козел, — вклинился в монолог украинца вечно взъерошенный Валерка Ступар и смачно плюнул на землю. Своему земеле — и продавать мочу.

Ступар еще раз сплюнул, тем самым демонстрируя свое полное презрение к Ерсендину.

— Что, не было такого? — наступал на Ахмеджанова Бандера, и ветераны взвода качали согласно головами. — Кто знает, может, Нефед замкнул после того, как Сереге пулями черепок разнесло, а его мозгами Нефеду всю морду залило? Может, Нефед после этого сказал себе: «В горы — ни за что». Сам видел, какой он последнее время был, наверняка думал, как закосить. Вот и додумался. Нефед выйдет из санчасти — я первый ему в морду плюну.

Бандера давно вскочил с места. Он тяжело дышал, сжимал кулаки, и никто из ребят не сомневался, что так оно и будет.

— Ты вспомни, каким Нефед бешеным стал, когда Серегу убили. Пулемет перезарядил, из ямы выскочил и в полный рост на духов погнал. Стреляет по точке и бежит на нее, не сворачивая. Даже Чиж сказал потом Нефеду, что если бы не его состояние… эта… как его… эффекта…

— Аффекта, придурок, — поправил Ахмеджанова самый грамотный в подразделении москвич Игорь Горюнов.

— Именно с аффекта у него все и началось, — глубокомысленно заметил Горюнов. — Когда убили Серегу, у Нефеда нарушилось психологическое равновесие. А когда он на духов побежал, то это у него стресс нервный был. Это болезнь такая, только психическая.

— Сам ты психический! — обиделся за друга Марат.

— А ты не видел, каким Нефед последние месяцы бродил? Все от него — стресса.

— Это оттого, что ему писем не было. Вы сами знаете, что значит письма долго не получать. Вот…

— И что, надо сразу шлангом прикидываться? — зло перебил Ахмеджанова Ступар. — Я вон какое письмо от бабы получил, и то ничего…

Пару месяцев назад Ступар получил письмо от невесты, как он ее официально именовал, где она сообщала Валерке, что выходит замуж. Видимо, просто сообщение девушку не удовлетворило. И ее новый суженый, изучив, наверное, все непристойные надписи в общественных мужских туалетах, полностью нашпиговал ими письмо. А девица аккуратно приписала: «И пусть тебя в твоем Афгане убьют, чтобы ты домой не вернулся».

Ступар после такого нежного девичьего послания полез в петлю, сделанную из брючного ремня. Но ребята о письме знали, цепко следили за неудачливым влюбленным и от самоубийства спасли в самую последнюю минуту.

Ступар всхлипывал, трясся телом, и его долго отпаивали самогоном, купленным у вольнонаемных. А потом он в одночасье посуровел и дал клятву, что придет из армии — козла с бабой изобьет и в течение месяца, кровь из носу, но испортит пятерых девчонок. На что Горюнов — большой авторитет по женскому вопросу в роте — посоветовал тому на гражданке голову не ломать и невинных девочек не искать, нет их. Разве что в школе, в начальных классах…

— Что вы все письма, стрессы, эффекты, — продолжал злиться Бандера, — в морду Нефеду, и все. А в Союз поедет, так дать ему самую чмошную, рваную парадку. Пусть катится!

Такого нечеловеческого унижения Ахмеджанов вынести не смог.

— Это ты покатишься, — закричал худенький Марат и замахал кулачками перед лицом огромного Степана.

И быть бы татарину битым, если бы не Свиридов.

Юрка вбежал в курилку, увидел ребят и моментально все понял.

— За Кольку Нефеда буча?

— А то, — подтвердил Ступар, с интересом глядя на Бандеру и Ахмеджанова, которые стояли друг против друга с перекошенными от злости лицами.

— Погодите рыльники чистить, — сказал Свиридов. — Я вам сейчас письмо прочитаю. Мне его только-только пацан из санчасти притаранил. Письмо в Колькином хэбчике лежало, как я и думал.

Взвод разом перевел взгляды на почтальона.

Свиридов развернул истертый листок. И стал читать Петькины каракули…

— Вот так-то, мужики, — спрятал конверт в карман Свиридов.

— Я говорил, говорил, что Нефед не трус! — радостно завизжал Ахмеджанов и бросился обнимать Юрку. — Молодец, Свирид! Молодец! Видите, как оно все выходит, — Нефед не падла! Я всегда это знал! — скакал перед ребятами радостный Марат.

Глядя на него, солдаты тоже начали улыбаться.

— Ай, как плоха, — внезапно сказал якут Пантелеймон Никифоров, и его большое, круглое, как сковорода, лицо страдальчески сморщилось.

Марат перестал выкидывать коленца и вместе с остальными посмотрел на маленького якута.

— Ай, плоха, — повторил Никифоров и закачал головой. — Водка плохая, злая. У нас тоже пьют. Ай, как пьют! Батя пьет, мамка пьет, браты пьют. Все пьют. Когда пьяный — дурной: песца — бери, белку — бери, соболь — тоже бери. Водку давай. Нет жизни без водки. Ай, нехорошо! — закончил Пантелеймон, и его щелочки-глазки совершенно исчезли, превратившись в две черненькие полоски.