Олег Блоцкий - Самострел

Ручка порхала над блокнотом. Майор впервые за много дней улыбнулся…

Поздно вечером солдат из санчасти пришел за письмом к Свиридову. Фельдшер унес его к себе и там, в комнате для хранения формы, вложил замусоленный конверт во внутренний карман нефедовского хабэ.

Нефедова провожали возле штаба всей ротой. Ребята поочередно обнимали его, прижимали к себе и шутливо советовали не выпить в Ташкенте всю водку и не изнасиловать всех женщин, чтобы и на их долю хоть что-то осталось.

Николай улыбался краешком губ и молчал.

Внезапно тесное кольцо солдат разомкнулось, и Нефедов увидел Чижова.

— Как? — спросил взводный. — Не болит? Ударил-то я сильно.

— Нет, — ответил Николай. — Да я и не помню…

— Зато я помню, — угрюмо сказал Чижов. — Ты не обижайся. Сам все прекрасно понимаешь.

— Понимаю, — опустил голову солдат, для которого великой загадкой оставалось заботливое и душевное отношение к нему окружающих.

Взводный сделал шаг к Нефедову и протянул руку. Все увидели на ладони тоненькую серебристую зажигалку.

— Бери, — сказал дружелюбно Чижов. — Хорошая зажигалочка. Пьезовская. Искра идет, хоть электростанцию подключай.

Николай отрицательно мотнул головой.

— Дурило, — улыбнулся взводный, — к твоим сапогам только такая и подойдет.

Все засмеялись.

— А мне подарите, — спросил Горюнов, — если у меня такие же сапоги будут к дембелю?

Чижов хмыкнул:

— Я тебя лучше курить отучу.

Теперь вместе со всеми, как в былые времена, смеялся и Нефедов.

— Бери, кому говорят, — вновь повернулся к нему взводный. — С коробком спичек не очень-то удобно поначалу. А тут — щелк, и готово.

Солдат не шевелился. Тогда старший лейтенант опустил зажигалку ему в карман и пожал на прощание руку.

— От чистого сердца дарю. Вернешь — обижусь. Давай, Коля, не поминай лихом!

Бронетранспортер от ворот контрольно-пропускного пункта пошел по дороге вниз. Тонкая белесая пыль задымилась под колесами машины.

Нефедов оглянулся. Возле раскрытых ворот стояли ребята и махали руками. Даже худой, высокий и слегка сутуловатый Чижов поднял, как испанский революционер, сжатый кулак вверх.

Николай сорвал с головы кепи и замахал в ответ. А потом, когда жирные клубы пыли отгородили солдата от друзей, он закрыл новенькой кепкой лицо… Он смахивал со щек слезы и не стеснялся ребят в бронежилетах и касках, которые сидели возле заднего верхнего люка и чересчур сосредоточенно смотрели вперед.

Столб пыли становился гуще и выше. Ветра не было, и маленькие частички земли еще долго висели в воздухе…

Разваренная пресная гречневая каша не лезла в горло, от баланды под кодовым названием «суп на м/б» — тошнило, ну а на перловку Гришин вообще смотреть не мог. Такая еда за полтора года службы осточертела, другой на оставшиеся полгода не предвиделось.

Рядовой Гришин заходился в злобе и тоске. В полукилометре от полка, за колючей проволокой и минными полями, раскинулась афганская бахча.

Солдат смотрел на огромное поле с четырехугольным шалашиком в центре и все гадал: как же ему дотянуться до бахчи? Близок локоть, да не укусишь. Гришин это прекрасно понимал. Как выйдешь, когда все вокруг охраняется? Да и страшно было. Не афганцев боялся солдат, а своих — офицеров. Заметят, накажут. Начхим точно свинцовыми кулаками грудную клетку вобьет в позвоночник. Короче говоря — сплошная безнадега.

Гришин смотрел на бахчу, затем вздыхал и плелся на пост, где на «зушке» — двуствольной спаренной зенитной установке — дежурил его друг.

Под маскировочной сетью сидели Гришин с земляком Ивантеевым, курили и разговаривали о наболевшем.

— Это херня какая-то, Серега, — жаловался Гришин товарищу. — Лето в разгаре. У духов арбузы, виноград, яблоки, дыни, груши — все, что душе угодно, а мы консервами давимся.

— Если бы консервами, — щурился от дыма Ивантеев. — Когда ты сгущенку видел? А в каше тушенка есть? То-то! Я сам чувствую — еще немного, и листья с деревьев жрать начну. Слышь, я читал где-то, что в одной семье было малое дитя. И, значит, подходит оно к стенке и начинает лизать известку. Родители били ребенка, а он все равно языком по стенкам водит. Короче, предки стали следить за ним, всячески отгоняли, малый чуть не умер.

— ???

— Не понял?

— Избили до смерти?

— Бестолочь! В организме у него этого, как его, тьфу ты, черт, — Ивантеев взъерошил волосы, задумался, а потом хлопнул себя ладонью по лбу. — Во, вспомнил, кальция не хватало. Организм требовал, поэтому дитя известку и лизало… Бабка старая родителям малыша мозги вправила, а то бы хана…