Николай Пиков - Я начинаю войну!

К моменту выхода партии из подполья в ней насчитывалось 2473 члена партии, из них семь процентов парчамистов. Потом стало известно: по указанию Бабрака часть своих сил они скрыли, утаили, не легализовали.

Поэтому соотношение было явно не в пользу парчамистов. Процесс легализации партии шел очень тяжело, даже Амин категорически отказывался легализовать и выводить партию из подполья. Удалось это сделать только через Тараки, но процесс был болезненный.

Борьба между «Парчам» и «Хальк» была очень острой. Но Амин умел подавлять жестко, железной рукой… С одной стороны — Тараки и Амин, с другой — Бабрак, Нур, Анахита, Барьялай (брат Бабрака). Между ними долго колебались Кадыр — министр обороны, Бабаджан — начальник Генерального штаба.

Между Амином и Тараки были незначительные разногласия, но пик тяжелых взаимоотношений наступил с августа 79-го года. Я вернулся из отпуска и сразу почувствовал, что назревает самое тяжелое и неприятное. Лично разговаривал с тем и другим, посол разговаривал, были установки ЦК, которое было крайне обеспокоено. Пономарев дважды прилетал. Но доброта, добропорядочность, может быть, самого Тараки, мягкость характера, и, наоборот, в противовес ему Амин с железным характером, с организаторскими способностями, — их в этом плане соизмерить невозможно.

Тараки восхищался его организаторскими способностями, его волевыми качествами, но не все разглядел в Амине. Но раздор между Тараки и Амином не обошелся без нашего влияния, без наших советников. Я считаю, что этими советниками были советники по линии Комитета госбезопасности, то есть под руководством Сарвари, министра безопасности (ХАД). Это та четверка, которую очень близко держал к себе Тараки. Сарвари — министр госбезопасности, Ватанджар — вначале министр обороны, потом его вновь вернули на должность министра внутренних дел, Гулябзой — министр связи, и Маздурьяр — министр по делам границ. Да, они были близки к Тараки, Гулябзой был порученцем Тараки долгое время. И Тараки мне его предлагал взять начальником организационного управления Главпура. Я с ним две беседы провел. И потом ему высказал, что если мы вас возьмем, то придется уходить с должности порученца. Он — «Нет. Я не согласен. Я хочу остаться и там». Я говорю: «Не нужен мне такой работник».

Я вот такую легковесность быстро разгадал. Поскольку Сарвари постоянно был в поле зрения наших товарищей комитетчиков, они через него, прежде всего, влияли на всю эту четверку. И вот эта четверка встала как бы между двумя лидерами — между Тараки и Амином. От Амина они отошли и все пытались навешивать на уши товарищу Тараки, что Амин рвется к власти, что Амин неминуемо добьется своего, что вам надо, дескать, проявить жесткость к нему, так как он и нас сомнет, и все на свете…

Это вроде бы и правда, так оно случилось, в конце концов. Как же это случилось? У нас с послом единая позиция, с Александром Михайловичем Пузановым, которая отличается от позиции комитетчиков. То есть в этом деле мы на разных полюсах находимся.

Первая версия — по заявлению Иванова, высказанная несколько дней спустя — это акция самого Амина, это Амин подговорил порученцев Тараки, и они расстреляли Таруна. Я склоняюсь больше ко второй версии. Это были очень верные Тараки люди, по его просьбе они вернулись к нему, и Касым, и старший лейтенант Бабрак. То, что они выполняли команду Амина, ну ни в какие ворота уже не лезет. Поэтому вот последнее суждение, что это вроде Тараки сам колебался и не давал указаний, а я не склонен считать, что это лично от Тараки шло. А это, скорее всего, акция, задуманная нашими товарищами. Это мое мнение.

ЦК пытался примирить стороны, с этой акцией наше высшее политическое руководство не связано. С этим делом связаны были только Богданов и Иванов. Причем сделали это не сами, а через эту четверку. Это делали Гудябзой, Ватанджар, которые распределили все обязанности. И не более. Тут я совершенно исключаю, чтобы наш Центр замышлял такую акцию. Вот здесь-то и проявились ведомственные дела. Что касается наших взаимоотношений с этим ведомством, они не были такими, какими должны были бы быть. Они на контакты не шли, они считали, что они вершители судеб, что они лучше знают обстановку, и этим, кстати сказать, был поражен и наш Центр.

Свидетельством тому является следующее. 12 декабря я был на беседе у министра обороны. Зашли к нему с Епишевым.

— Доложите обстановку'.

Коротко доложил обстановку.

Он подает шифровку. Короткую шифровку на одной страничке. Подпись: представитель КГБ. Я быстро пробежал и сказал: «Товарищ министр обороны, я бы своей подписи здесь не поставил».