Михаил Федоров - Сестра милосердия

После Гума показалась впадина, а за ней — подъём: дорога вела в Ахалшени.

Это небольшое, компактное село из одноэтажных и двухэтажных домов, в котором жили русские, армяне, греки, грузины, мегрелы. Абхазов в нём почти не было.

Брали его тяжело. Наткнулись на пулемёт. Воронеж сунулся вперёд, но его прижало к земле огнём. Он видел, как высокий парень, блондин, бросился вперёд и подорвал место, откуда обстреливали, а когда выбирался назад, его достали. Он уже рядом был, когда ему раскурочило ногу.

— Наташа! — не закричал, а зарычал Воронеж.

Наташа сунула волосы в берет, подскочила к блондину через полянку:

— Ложись! Оторвала от штакетника забора доску, наложила шину на ногу.

— Раненый!

— Раненый! Теперь кричали с разных сторон. Наташу с Ингой носило из края в край села. После относительного затишья на Гумисте им приходилось оказывать помощь не покладая рук. В Ахалшени попали под ливень. Промокли.

— Только подсохли в Гуме, как приходится сушиться опять, — ругались на непогоду.

Взяли пленных. Одного — толстого-претолстого, безобразно толстого.

Звали его Нико. С виду Нико — лет сорок.

Наташа — Нико:

— Вы же еле ходите…

У него сердце выскакивало.

Воронеж:

— Куда тебя принесло? Весь трясётся: — Я не знал… Я мастер производственного обучения. В Тбилиси. Вызвали в военкомат. Я пришёл. Нас оцепили и в самолёт — и сюда. Выдали форму — и в горы…

Грузины его бросили. А сам он не смог уйти.

Наташа:

— Расскажите, как всё было. Напишите на бумаге.

Он рассказал, что у него две дочери, написал про стариков отца и мать, которые жили в Кутаиси.

«Видно, не такой уж плохой человек», — подумала Наташа. Видела, с каким сожалением говорил он о том, что случилось.

Воронеж — Наташе: — Чего он всё лежит у тебя и лежит? Давай его возьмём, за водой пусть ходит.

— Ты же видишь, человек больной! Наташа делала ему сердечные уколы.

Но как-то Наташи не было. Приходит: Нико нет.

Воронеж:

— Мы пошли за водой, ему стало плохо, а там трудно идти, и то ли упал… — Столкнули! — ахнула Наташа.

Воронеж не ответил.

— Знаешь, что у тебя девочка? — посмотрела, как на допросе.

— Ну и что?

— А то, что вот так тебя столкнуть…

— А ты что, хотела, чтобы он выздоровел и ушёл? Сбёг, как тот ара?

— Хотела… — сказала и чуть не разрыдалась.

С некоторых пор Наташа стала замечать в себе неожиданную плаксивость.

— Натаха! Ты в своём уме? Они твою…

— Да не они! Да если и они. Если все мы зверьми будем….

— Успокойся…

Наташа уже давно чувствовала себя неважно. За год войны истрепались её нервы, тело ныло от постоянных физических перегрузок, болело там, где раньше не чувствовала боли. Но она стоически переносила выпадавшие на её долю трудности. А что ей оставалось? Только всё сносить и терпеть.

После Ахалшени спустились на Каман.

Каман — почти стёртое с лица земли село. Всё было разбито. Валялись трупы гвардейцев. Коровы бродили по склонам и мычали. Собаки выли. От домов остались одни коробки. Всё говорило о том, с каким трудом брали село.

Каман — в горах и как бы под горами. Священное село. В глубине ущелья, на взгорке в начале села, возвышался храм. Ребята рассказали Наташе, что священник дал команду и абхазов встретили с автоматами. Там жили в основном грузины, мегрелы, сваны, и сопротивление оказали жестокое, но абхазы выбили врага.

Около церкви двумя этажами возвышался дом престарелых. Его пожилые обитатели разбежались во время штурма, и теперь в нём разместили раненых.

Батальон Наташи шёл сверху — его выбросили вертолётами в Двуречье, батальон её брата с Людой и Лианой шёл снизу через Гумисту, а Хасика с отцом — через Шубару. Это выше Афона. Прошли через горы, протащили бронетехнику, спустились к Гумисте и через Каман наступали на Шрому.

Взвод Хасика шёл в первом эшелоне, который пробивал проходы. Они перешли реку вброд рядом с церковью. Сняли с колокольни пулемётчика. На них выскочила монашка. Никто не ожидал, что она начнёт стрелять, а монашка вытащила из-под накидки автомат и в упор уложила несколько человек и нескольких ранила. Её не пощадили. Несколько дней она лежала на взгорке, и её чёрные ботинки грызла собака.

Взвод прошёл дом престарелых, дорогу через Каман, подошёл к мосту. За мостом на горе виднелась Шрома — последнее село на подступах к Сухуми.

Грузины из Камана кто бежал в горы, кто удрал через мост в Шрому, а кто не успел убежать, спрятался в подвалах, в колодцах.