Руслан Сахарчук - Месть смертника. Штрафбат

– Давай лучше решим, что теперь делать.

– А что тут решать? Решать, Конский, нечего. Для начала закинем-ка мы его на камушек. Пусть птичек кормит. Там их и так предостаточно, так что закапывать уже бессмысленно.

Они лежали под плащами напротив камня и ждали автомобиль фон Штумпфельда. К ночи должны были истечь отпущенные на задание двое суток. В середине очередного изнуряющего солнечного дня уже казалось, что генерал скорее всего так и не появится.

Налетевшие на камень вороны так орали, что приходилось говорить в полный голос, хотя смертники лежали рядом.

– Чертово положеньице! – говорил Белоконь. – Хоть иди к немцам и спрашивай, где, мол, граф ваш шляется, почему задерживается? Времени нет. Группы нет. Хана.

Смирнов пил из фляги – на этот раз просто воду – и отвечал совершенно безмятежно, будто на прогулке:

– Поменьше напрягайся на этот счет, дорогой товарищ. Я твоя группа, и другой такой группы тебе в жизни не собрать, ты уж мне поверь. Толпа в шесть человек нужна только из расчета на естественные потери при прохождении линии фронта. Считай, что такие потери и выкосили наши ряды. Да, ты не уследил, да, два дезертира ушли. Если бы ты их зарезал, на конечный результат задания это бы не повлияло. Конечно, если бы мы и так не числились у особистов трупами, за дезертиров тебя самого бы расстреляли. Считай, что тебе повезло.

– Хорошенькое везение! Из-за такого вот везения я здесь и оказался. Генерал-майор Никольский больше всего ценил во мне именно это качество.

– Теперь видишь, насколько он был етицки прав?

– Угу.

– Никого особо ценного мы не потеряли. Телятин разве что мог пригодиться. Но обойдемся и без этого психа. Спасибо и на том, что он просто тихо ушел, а не провалил засаду какой-нибудь выходкой… У тебя сейчас главное сокровище – это я.

– Я бы ждал этого чертового фашиста, даже если бы остался один, – сказал Белоконь. – И прикончил бы его, чего бы мне это ни стоило. Я не могу иначе, от выполнения задания зависит дальнейшая жизнь самых дорогих мне людей.

– У меня тоже, Конский, у меня тоже. Но я, как видишь, не раскисаю. И ты не раскисай, нам еще дело делать. Не рассчитывай, что добрый дядя Миша все сделает сам, ты мне тоже пригодишься.

По своей сути план не изменился: остановить машину взрывом и действовать по обстановке. Фугас решили не использовать. Заряд на всякий случай оставили на прежнем месте, но Смирнов собирался останавливать авто гранатами. Белоконь должен был активно поливать машину свинцом – не дать пассажирам разбежаться. Дальнейшее, как сказал Смирнов, дело техники. Все было просто, и стало непонятно, что всего сутки назад здесь делала такая толпа народа, когда хватило бы и двух человек с автоматами.

Второй день ожидания завершался гораздо легче, чем первый. Штумпфельда все не было, хотя место для засады было выбрано вполне подходящее. Смирнов еще раз основательно изучил схемы маршрутов графа и еще раз пришел к этому выводу.

Перед глазами Белоконя появлялись лица его детей и Люси. Их будущее теперь зависело от прихоти немецкого генерала. Как могло сложиться такое нелепейшее положение? Белоконь не мог бы ответить, как, но он не обманывался насчет «почему». Лишь по его вине.

В восемь вечера Белоконь не выдержал и закурил. Он прикончил папиросу в три затяжки – едва ли за такой короткий срок дымок посреди степи успел привлечь чье-нибудь внимание.

– Послушай, Миша, – сказал Белоконь после этого, – а тебя не очень смущает вся эта ситуация? То, что случилось с группой? С Лысенко вот…

– Он предатель, – откликнулся Смирнов. – Никакой пощады предателям. Разгромим и уничтожим врага до последней капли крови.

– Это в общем. А как быть со своими?

– Это у меня спрашивает человек, который пытался удавить начальника особистов собственной дивизии.

Надолго замолчали. Наконец Смирнов заговорил:

– У меня такая работа, – сказал он. – Чаще всего я не знаю, для чего нужно каждое конкретное задание. В стратегические, а уж тем более тактические детали меня обычно не посвящают. Но я знаю, за что я воюю в целом. Понимаешь?

– Кажется, да.

– Я воюю за родину, за землю, за то, чтобы мы могли мирно жить и растить детей на своей земле. Лишь это важно: знать главное. Тогда на все препятствия на пути к большой цели смотришь лишь как на препятствия. Как на враждебные происки. Например, Лысенко. Он открыто ушел из группы – и поставил под угрозу выполнение важного задания, которое, глядишь, на один шаг приблизит нас к победе. Это не Телятин и не Гвишиани – оба смылись ночью, и у обоих хватит сноровки не попасться немцам хотя бы сутки. А с нашим чемпионом было другое. У него просто не выдержали нервы. Значит, он – препятствие, мешающее нам сделать шаг к победе. Значит, он такой же враг, как любой фашист. И даже более опасный, потому что сейчас может причинить больше вреда, чем любой рядовой фашист.