— Одного тебя не взяли? — спросила Христя.
— Где там одного! И Макова не взяли, и Дорошенко, и Гуртового…
Иван называл фамилии, и лицо Христины светлело. Если не берут многих, значит, никакого позора для Ивана нет.
Иван рассказал всё, словно заново прошёл путь от комнаты первого врача до цементной ступеньки крыльца военкомата.
— А Михаил матросом будет, — мечтательно сказал Андрейка. — Я тоже матросом буду, когда вырасту, меня возьмут.
Не желая, он причинил Ивану боль, и сёстры это поняли.
— Давайте обедать, — скомандовала Марина, — ничего не случилось. А если хотите знать, так даже лучше, умные люди сидят в военкомате. Вот и всё. И переживать тут нечего.
— Всё-таки неприятно, — заметила Христина
— А по-моему, наоборот, — ответила сестра. — Если в армию берут не всех, а выбирают, это значит — войны не будет. Ясно? И хватит об этом.
— Ты у нас великий политик, — весело улыбнулся Иван.
А ночью, когда все уже улеглись, он вышел на балкон, в тёплую сентябрьскую ночь, облокотился на перила и долго смотрел на заводы, которые тянулись перед глазами с севера на юг, выстроившись в шеренгу. Мысленно он видел весь Донбасс, от Славянска до грандиозных домен Азовстали, слышал, как гремят комбайны, выгрызая блестящий, невероятно чёрный антрацит, как бьют огромные молоты, побеждая раскалённое добела железо, как журчит по желобам жидкая сталь, выливаясь в стотонные ковши, как бегут огненные бесконечные змеи в прокатных станах, как тяжёлые и медленные блюминги своими метровыми валками обжимают многотонные слитки, как выходят с машиностроительных заводов экскаваторы и, шагая, словно гуси, исчезают в неоглядной донецкой степи. И около каждой, даже самой умной машины, как бы велика и умна она ни была, стоит человек в спецовке и кепке, и машина покорно слушается его, словно верный друг. Этот человек, скромный, невидный и всё-таки самый главный в Советском Союзе, делает всё — создаёт машины, варит сталь, добывает уголь. Его руками построены и Донбасс, и тысячи машин, и электростанции, и города, и тракторы, и комбайны. Его руками выиграна война, и всею своей жизнью, всею работой теперь он добивается того, чтобы на свете был мир.
Иван с гордостью чувствовал, что он с полным правом может стать в колонны людей, которые каждое утро идут к мартенам, домнам, станкам или шахтам. Он — плоть от плоти Донбасса, кровь от крови его…
В то же время вопрос «как жить дальше?», возникший ещё в военкомате, требовал немедленного ответа. Вспомнились слова Гурьянова: «Теперь придётся работать больше». Да, придётся работать больше. Саша Бакай правильно говорит, что каждый человек может и должен сам себя нагружать. Хорошо, теперь мы увидим, сколько может потянуть Иван Железняк. Не позже чем завтра он пойдёт и поступит в девятый класс школы рабочей молодёжи. Работа на заводе, тренировки с Гурьяновым, занятия в школе, работа дома — мало этого или много? Увидим и, если будет мало, добавим ещё, но, если окажется много, ничего не снимем. Кто сказал, что нужно спать семь или восемь часов? И пяти вполне хватит. Он должен окончить школу, чтобы знать и понимать все эти на диво умные машины, которые работают в Донбассе; он должен стать их властелином, а не простым исполнителем технических инструкций.
Чувство солдата великой рабочей армии нахлынуло на него с огромной силой. Вот идут они, рабочие Донбасса, один из полков рабочей гвардии Советского Союза, идут полным ходом, и никакой враг не может устоять против них. И все его переживания показались ему теперь мелкими и жалкими в сравнении с тем могучим и величественным, что происходит в Донбассе.
Наступило серенькое, дождливое сентябрьское утро, но чувство, возникшее ночью, не исчезло.
В тот же вечер Иван появился в школе рабочей молодёжи.
— А-а! Железняк! Очень рад тебя видеть, — прозвучал над ухом знакомый голос. — Я тебя давненько поджидаю, ещё с прошлого года.
Перед Иваном стоял, весело и приветливо улыбаясь, Дмитрий Фёдорович, учитель математики.
— Тут работают почти все наши учителя, — говорил он, — и мы тебя не раз вспоминали. Учиться пришёл? Ты тогда в девятый перешёл?
— Да, в девятый.
— Забыл, наверно, всё начисто? Придётся, вероятно, с восьмого начинать?
— Нет, начну с девятого.
— А ну, пойдём, пойдём, поговорим, посмотрим, что у тебя в голове удержалось.
Искренняя радость от свидания с бывшим учеником слышалась в голосе учителя, и при каждом слове на его худом, узком лице шевелились длинные острые усы. Иван вспомнил множество прозвищ, которые придумывали насчёт этих усов школьники, и улыбнулся. «Глупые ребята!.. Как давно это было!»
Читать дальше